Маздак. Повести черных и красных песков

Народные восстания на заре феодализма, особенно восстание Маздака, хотя и терпели поражения из-за стихийности и неорганизованности крестьянских масс, но приводили к тому, что основательно были разгромлены аристократы, чья власть консервировала отжившее рабовладение и отсталые формы феодализма, к тому, что создавались предпосылки для более прогрессивных, централизованных форм феодализма.

Историческая прогрессивность восстания Маздака выражается еще более в том, что народное движение воспитывало в массах стремление к свободе. Это движение, конечно, не могло повернуть вспять колесо истории: это были века возникновения феодализма, и он победил. Но движение маздакитов не только способствовало ускорению этой победы и развитию более прогрессивных форм феодальных отношений, оно воспитывало также традиции борьбы против невыносимых форм гнета. При всей своей исторически неизбежной ограниченности крестьянские массы ложно усматривали «Царство Добра» в прошлом, в идеализированной деревенской общине, но эти «заблуждения» порождали вместе с тем великую энергию для борьбы за утверждение справедливого царства на земле, а не на небе, как проповедовали цари и жрецы.

Своей проповедью Маздак поднял на новую высоту передовую идею своей эпохи — идею человеколюбия: «Человек человеку — друг и брат». Он высвободил эту идею от слезливой смиренности и наполнил духом коллективной борьбы за земное человеческое счастье. Это — вклад Маздака в мировую гуманистическую мысль, и это обеспечивает ему признание и бессмертие как истинного народного вождя, провозвестника земного счастья для людей труда.

Этот Маздак, действовавший почти полтора тысячелетия назад/ дорог и близок нам, людям XX века, поколениям строителей коммунистического счастья человечества.

Такова историческая правда (Wahrheit) о Маздаке.

Как же отражала и оценивала Маздака иранская историческая художественная традиция, в частности поэзия?

В течение веков Маздак оставался ненавидим и любим по одной и той же причине: первым в истории иранских народов он посягнул на святая святых господствующих классов — на их богатство. Потому он ненавидим ими. Он поднял знамя уравнительного коммунизма, справедливого и щедрого распределения благ между трудящимися людьми. Потому он любим ими.

Показательно, что в течение веков многочисленные средневековые движения народных масс в Иране и Средней Азии, и в VIII веке, и даже в XIV веке, проходили под знаком идей Маздака, а господствующие классы и реакционное духовенство вплоть до новейшего времени (XX в.), предавая проклятию народные восстания, неизменно именовали их «маздакитскими».

Средневековые дворцовые хронисты пытались умалить значение движения, изображая его коротким эпизодом «смуты», отступлением от «правого пути», «разбойным актом», а Маздака рисовали «обманщиком», «безумцем», «нечестивым совратителем». В раннесредневековой иранской («пехлевийской») литературе существовал даже роман «Маздакнамак» («Книга о Маздаке»), переведенный впоследствии на арабский язык и пользовавшийся известностью в течение Многих веков. Роман до нас не дошел, но заимствованное от него Изображение Маздака, сохранившееся в сочинениях средневековых восточных авторов, передает достаточно полно тенденциозный, реакционно-пасквильный характер произведения.

В XX веке, в годы разгула реакции в Иране, появились аналогичные «романы», рисовавшие Маздака «бесчестным грабителем».

Огромный интерес представляет изображение восстания Маздака в великой эпопее Фирдоуси «Шахнаме».

В том, как поэт рисует выступление Маздака, пожалуй, наиболее отчетливо проявилась манера Фирдоуси изображать событие в двояком восприятии — во внешнем и глубинном (о чем мне уже приходилось писать в своих работах о классической поэзии на фарси).

Фирдоуси верно отражает, что восстание под водительством Маздака было не «смутой», а массовым народным движением, которое распространилось не только в Иране, но и в Аравии и Армении и потрясло основы Сасанидского государства. Идеологией движения было отрицание богатства и крупной собственности как главного зла в мире, как порождение Ахримана. Память о восстании сохранилась в веках и в Иране, и в Средней Азии, и в Азербайджане. Потому Фирдоуси в начале раздела о Маздаке пишет:

К Маздаку люди шли со всей державы,
Покинув правый путь, избрав неправый…[51]

Нельзя, однако, не отметить, что самый переход народа и даже шаха Кубада с «правого» пути на «неправый» поэт изображает несколько неожиданным образом: