Маздак. Повести черных и красных песков

Не знал Кубад, как выбраться из мрака,
Услышал он добро в устах Маздака,

Он вопрошал — и получил ответ,
В душе Маздака он увидел свет.

С того пути, которым шли пророки,
Цари, вожди, мобедов круг высокий,

Свернул, Маздаку вняв, отважный шах:
Узнал он правды блеск в его речах!

Получается, что та стороне Маздака — «добро», «свет», «правды блеск»! Вот так оборачивается соотношение пути «правого» и «неправого». Оказывается, что «путь, с которого свернул шах «(одобрительно именуемый «отважным»), был не чем иным, как «злом», а путь, на который он вступил, — «добром», но ведь шах до Маздака шествовал стезею пророков, царей, жрецов и мобедов. Значит, не слишком уж ортодоксально соблюдена поэтом официальная версия.

Выступление народа внешне изображается (вероятно, в духе придворной историографии) как акт грабежа, к тому же санкционированный Маздаком: «разграбить амбары, расхитить казну!» Но вчитаемся глубже в несколько скупых бейтов, описывающих выступление народа, и бросится в глава язвительный тон по отношению к блюстителям порядка:

Доносчики при виде преступленья
Отправились к царю без промедленья

Амбары, мол, разграблены, сполна
Лежит, мол, на Маздаке вся вина.

Можно почувствовать, что поэт, сопереживая народному горю, словами Маздака — «опустошить амбары, забрать зерно для голодающих» — выражает свое мнение по поводу поступка измученных и умирающих от голода людей: не иначе как поэт склонен оправдать давнишнюю архиплебейскую формулу: «Ограбь награбленное».

Когда шах Кубад спрашивает Маздака о разграблении амбаров, то получает ответ, оправдывающий это действие: народ толодает и поэтому вправе забрать зерно, которое добыто трудом самого народа.

Маздак при этом ссылается на притчу об укушенном змеею и о человеке, который, имея противоядие; отказам пострадавшему. Эту притчу Маздак как-то рассказал шаху и услышал в ответ, что нужно бишь «злодея», который «пожалел лекарство». Верой в правду своего дела звучат объяснения Маздака:

Лекарство для голодного — еда,
А сытым неизвестна в ней нужда.

Поймет владыка, что к добру стремится, —
Без пользы в закромах лежит, пшеница:.

Повсюду голод, входит смерть в дома,
Виной — нетронутые закрома.

И шах, «стремящийся к добру», должен согласиться с Маздаком, оправдать «грабеж»!

Еще одна любопытная лексическая деталь. «Грабеж» в подлиннике обозначается словом «тарадж». Но когда поэт рассказывает, что Маздак добровольно отдал свои личные богатства народу, он употребляет это же слово: «отдал (беднякам) в тарадж все (свое имущество); имевшееся в городе», т. е. слово «тарадж», он понимает как правомерное отчуждение имущества (даже с согласия его владельца), а не как разбойный грабеж.

Последователями Маздака Фирдоуси считает именно тех, «кто пищу добывал своим трудом». Поэт весьма выразительно показывает также, что выступление Маздака вовсе не было лишь единичным актом, а все более растущим, массовым и неодолимым движением:

Повсюду ширилось его ученье,
Никто с ним не дерзал вступить в сраженье.

И уже тут мы доходим до глубин — до подлинного изложения самого учения Маздака о всеобщем социальном равенстве:

Простому люду говорил Маздак:
«Мы все равны — богатый и бедняк.

Излишество и роскошь изгоните,
Богач, бедняк — единой ткани нити.

Да будет справедливым этот свет,
Наложим на богатство мы запрет!»

Свое личное отношение к этому учению поэт выразил по-разному: и характеристикой Маздака («Разумен, просвещен, исполнен благ»), резко противостоящей официальной версии, и тем, что вложил в его уста вдохновенные слова:

«Святую веру в помощь я возьму,
Свет, вознесенный мной, развеет тьму»;

и обличением коварной и жестокой расправы аристократов с Маздаком и его последователями.

Такова истинная поэзия (Dichtung) о Маздаке, выраженная бессмертным Фирдоуси.

Какие же из краткой научной справки о Dichtung и Wahrheit в освещении восстания Маздака следуют выводы в отношении романа «Маздак» М. Симашко?