Мажор на побегушках, или Жестокая дворянка (СИ)

Добравшись до конюшни, Егор понял, что совершенно не соображает, что нужно делать. При нем в Стожарах крепостных розгами не наказывали. Чисто теоретически Егор знал, к кому обратиться. Когда знакомился с теми, кто жил и трудился в усадьбе, его так и представили: «Старший конюх Михайло. Он и по наказаниям тут главный».

Не к месту вспомнилось, как дедушка рассказывал, почему крестьян пороли на конюшне: места много, вожжи и ремни всякие под рукой, да конюхи, как правило, мужики сильные. К тому же унизительный фактор никто не отменял. Не в доме же господском холопа пороть! А ближе к скотине. В некоторых усадьбах еще и столбы позорные имелись, и пороли во дворе, публично.

Егору сильно поплохело.

— Егор Лексеич! — К нему кинулся Михайло. Тот самый. — Так споймали-от лошадку! Целехонька!

— Замечательно, — едва смог вымолвить Егор. — Осмотри ее позже. Найди причину, отчего понесла.

— Так отчего позже? Можно и сейчас, — ответил Михайло. — Да и вы хотели поучаствовать.

«Я поучаствую. Только в другом представлении», — мелькнуло в голове у Егора.

— Сейчас розги готовь, — произнес Егор, не узнавая собственного голоса.

— Вот как… — Михайло почесал в затылке, но тут же спохватился. — Слушаюсь, Егор Лексеич. А кого… пороть-то? Нечто Сеньку, что лошадку седлал? Так, может, ее тварь какая укусила…

— Меня, — перебил его Егор.

— Эк!

Михайло выпучил глаза.

— Ульяна Дмитриевна приказали, — добавил Егор.

Михайло размашисто перекрестился и полез за бочку, что стояла в углу конюшни. Похоже, там, в ведре, он хранил розги.

«В соляном растворе», — добавило Егорово подсознание голосом дедули.

— Дык, это… Егор Лексеич… Кхе-кхе! — прокашлялся Михайло. — Раздевайтесь, коли не шутите.

— Чего копаетесь? Лясы точите? — На конюшню вихрем ворвался Жорж. — Где лавка? Где ремни?

Егор с ужасом понял, что пороть его будут при этом сукином сыне.

— Увижу, что руку сдерживаешь, самолично вожжами выдеру, — заявил Жорж, обращаясь к Михаилу.

Тот исподлобья взглянул на Егора.

— Делай, как положено, — тихо сказал он. — Меня жалеть не надо. Только деревяшку какую или тряпку в зубы дай. Меня, видишь ли… с детства не пороли.

Егор хотел признаться, что «никогда», да вовремя вспомнил, что такого просто быть не могло.

Михайло понятливо кивнул. Егор обнажился до пояса и вытянулся на лавке. Странно, но страх отступил. Не иначе, как на адреналине.

«Надо, значит, надо».

Других работников Михайло разогнал, велев заняться лошадьми. Жорж маячил где-то позади.

«Ничего, вытерплю».

— Ульяна? А ты зачем пришла, душа моя? — удивленно спросил Жорж. — Я же сказал, что сам за всем прослежу.

— Нет уж, — твердо ответила ему Ульяна. — Это мой человек.

Егор похолодел. К такому он точно не был готов! Терпеть боль и унижение… в присутствии женщины? Да еще так похожей на Янку!

«А это тебе за то, как унизил ее…» — шепнуло подсознание.

На спину упали брызги с мокрых розог. Егор вздрогнул всем телом, стиснул зубы и крепко зажмурился.

К стыду своему, сознание Егор потерял, сбившись со счета ударе на сороковом. Очнулся, когда Михайло вылил на него ведро ледяной воды. Он же распутал узлы на ремнях и помог подняться.

— Дойдешь сам, аль проводить? — сердито поинтересовался он.

— Сам… — Егор отказался от помощи, чтобы не выглядеть еще более жалким.

Он и рубаху накинул, морщась от боли. Спину жгло огнем.

— Я хоть… не орал? — спросил он у Михаила.

— Не… — Тот отрицательно качнул головой. — Сомлел, и все. Барыня кричали, да так страшно, что барин ее в дом увели. Силой, правда.

Час от часу не легче!

— Займись лошадкой, — напомнил Егор. — Доложи потом, что узнал.

— Егор Лексеич, вы это… зла не держите… — пробормотал Михайло, опустив голову.

— Да иди ты! — отмахнулся Егор. — Мы с тобой в одной упряжке. Подневольные.

— Да то ж верно, — согласился Михайло.

Силы свои Егор явно переоценил, однако до комнаты добрался, изображая твердую походку. За Ульяну беспокойно было. Коли не привычна к такому зрелищу, отчего в конюшню пришла? Не могла же онавсерьез переживатьза какого-то там холопа?

Растянувшись на кровати, Егор пожалел, что под рукой нет анальгина или чего покрепче. Может, кого из дворовых попросить самогоном разжиться? Забыться бы хоть ненадолго…

— Егор Алексеевич…

В дверь поскреблись, и в комнату проник Василь. Нос красный, глаза опухшие.

— Интересно получается… — Егор не удержался от язвительного замечания. — Пороли меня, а ревел ты. Не стыдно сопли на кулак наматывать? Не младенец же.

— Стыдно, — кивнул Василь и хлюпнул носом. — Простите меня, Егор Алек…

— Цыц! — прикрикнул на него Егор. — Если за этим пришел, поди вон.

— Не, я принес тут… — Василь развязал на столе узелок, что до этого держал в руке. — Промыть и смазать.

— И откуда такая благодать?

Не то чтобы Егор сильно разбирался в травах, но надеялся, что не угробить его хотят.

— Софья дала.

— Софья?!

Егор напрягся. Эта и яду могла подсыпать в снадобья, воспользовавшись удобным случаем.

— Да. Она сестра моя… старшая…

Егор застонал, сгребая под голову подушку.

— Ладно. Помру — это будет на твоей совести, — сказал он.

— Да что вы такое говорите! — возмутился Василь.