Мажор на побегушках, или Жестокая дворянка (СИ)

Может, открыть уже дверь? За ней, наверняка, собралась толпа с хлопушками. Готовятся орать: «Сюрпри-и-из!»

Егор встал, разминая затекшие ноги. Обнаружил, что тоже странно одет. Вернее, полураздет. Ноги босы, штаны неизвестного фасона, рубаха-косоворотка навыпуск. У кровати нашлись сапоги, как раз по размеру, а на стуле — пиджак.

«Узнаю, кто это затеял — прибью», — решил Егор и толкнул дверь.

Никого.

Где-то неподалеку гремели кастрюлями, по коридору плыл густой запах кислой капусты. Раздавались и голоса, но как Егор не прислушивался, речь разобрать не мог.

Шутка затянулась?

Дед сказал, что выход направо, и Егор отправился в указанном направлении, на поиски нужника.

Дом, как дом. Похож на дачу, потому как вокруг — сад. И туалет во дворе — не такая уж редкость. Как и куры, щиплющие траву у сарая.

За спиной хихикнули.

Егор быстро обернулся, но никого не заметил.

«Прячутся, значит. Смешно им».

Головная боль понемногу отпускала.

Рядом с нужником Егор обнаружил порванную газетку. Машинально взял листок в руки, пробежал глазами по остатку заголовка: «…овский вестник». Ниже стояла дата: 18 февраля 1859 года. Егор протер глаза и снова взглянул на дату. Она не изменилась.

«Вот черти! — подумал он. — И газету не поленились подделать!»

Вместо растерянности и страха накатила злость. Вспомнился и фильм, что живо обсуждали девчонки в универе, с актером-сербом в главной роли. Там парню целое реалити-шоу устроили — и деревню соорудили, и барский дом, и актеров наняли. И все, как один, убеждали его, что все вокруг настоящее. Шутники такой же фокус решили провернуть?

Возвращаясь в дом, Егор искал взглядом скрытые камеры, но ничего не обнаружил. Зато столкнулся с дородной женщиной в костюме крестьянки, в расшитом петухами переднике и платке.

— Очухался, касатик? — ласково спросила она. — Может, поешь чего, пока баре не позвали?

— Спасибо, воздержусь, — вежливо и твердо ответил ей Егор.

— Да ты не признал меня, что ли? — всплеснула она руками. — Тетка Авдотья я, кухарка. Ты ж отсюдова на учебу отправлялся.

— Не помню, — притворно грустно вздохнул Егор. — Как очнулся — ничего не помню. Кто я, где я…

А вот так! Пошутить решили? Он тоже умеет шутить. Он шутникам всю малину испортит! Всего-то надо притвориться, что он принял правила игры. Для этого потеря памяти — идеальный выход.

— Как же так-то? — растерялась Авдотья. — А дед? Деда узнал?

— Деда узнал, — согласился Егор. — А больше ничего не помню.

— Ой, батюшки…

— Егор! — раздался неподалеку голос деда. — Ты где прохлаждаешься, бестолочь? Пойдем, зовут.

— Кто зовет? — безмятежно спросил Егор появившегося деда.

— Петруш, да как же это? — встревоженно спросила деда Авдотья. — Как Егорка-то служить будет без памяти?

— Без памяти? — проворчал дед. — Сейчас еще ка-а-ак тресну, так мозги на место встанут. А не поможет, хворостиной полечу. Хватит языком молоть, хозяйка ждет. И смотри у меня! — Дед показал Егору кулак. — С памятью или без, веди себя прилично! За мной, живо!

Шутники расстарались и на обстановку дома. Все выглядело правдоподобно, как будто вещи настоящие: мебель красного дерева, ковры, канделябры, картины, вазы, часы, рояль…

Егор шагал за дедом, мрачный, как туча. Кому ж понравится, когда такое творится?!

— А вот познакомьтесь, Василий Леонидович. И вы, Ульяна Дмитриевна. Внук мой, Егор.

Произнеся это, дед подтолкнул Егора вперед, да зашипел в спину:

— Кланяйся. Ниже кланяйся, в пол!

Егор же застыл на месте, как соляной столб. Потому что прямо на него, округлив от изумления глаза, смотрела Янка. Ульяна Белозерская, дочь дворничихи. Его любимая заноза.

Глава третья, в которой героиня склоняет героя к обману

Глава третья, в которой героиня склоняет героя к обману

— Милейшая Ульяна Дмитриевна, кого вы так испугались? — спросил Василий Леонидович с ехидцей. — Своего мажордома?

— Да вы его, верно, признали, ваша светлость? — поспешил на подмогу Петр Фомич. — Вспомнили? Мальчишкой он дворовым в имении вашего батюшки жил, под Саратовом.

Мальчишкой? Пораженная сходством мажордома с мужчиной из сна, Ульяна не могла сообразить, о чем толкует управляющий.

— Не признала, — ответила она, опомнившись. — Испугалась, потому что вид у вашего внука, Петр Фомич, неподобающий. Сапоги замызганы, брюки в грязи, рубаха помята. И не стыдно было являться в таком виде?

Последний вопрос она грозно адресовала Егору.

— Простите, ваша светлость, я недоглядел, — смущенно пробормотал старик.

— А вы его, Ульяна Дмитриевна, выпороть велите, — подсказал Василий Леонидович, пальцем выбирая повидло из ватрушки. — Розгами. А то и плетью. Он, шельма, перед тем, как явиться под ваши светлы очи, пил беспробудно. От него и сейчас самогоном разит.

— Неправда! — вдруг подал голос Егор.

И тут же получил тычок от деда. Видимо, болезненный, потому что поморщился и схватился за бок.