McCartney: День за днем

ДОЛГОВЯЗЫЙ ХИТРЕЦ

В названии статьи явная игра слов. В оригинале она называется «Long Tall Scally», что звучит почти так же, как и знаменитый рок–н-ролльный стандарт Long Tall Sally (Долговязая Сэлли).

По крайней мере, два ледовых столетия прошло с тех пор, как Пол Маккартни в последний раз высказывался на страницах «Нового музыкального экспресса». В этом эксклюзивном интервью, которое взяли Терри Стаунтон и Рой Карр, Пол объясняет, почему он берет рецепты у Элвиса Костелло и записывает по 18 песен в день.

— Вы не находите, что люди вашего положения слегка изолированы от остального мира, от других музыкантов?

— Слегка? Я бы сказал очень неслабо изолированы! Происходит какое–то отдаление. Это нельзя изменить. Ты уходишь с улицы, где раньше мог шляться целыми днями. Ты уже не торчишь в гитарных магазинах. Как только получаешь признание, приходит изоляция, а когда приходит настоящая слава – вообще легко потерять контакт!

Что ж, Маккартни хорошо осведомлен, что пузырь славы и фортуны бывает всепроникающим. И, отдадим ему должное, он пытается что–то с этим сделать.

Недавно с помощью горстки надежных музыкантов, таких, как Мик Галахер, Мик Грин и Ник Гарви, он оживил дни «Каверны» и «Стар–клаба», обнаружив, что может еще кричать как Литтл Ричард, а также создать свежую и возбуждающую пластинку, без помощи ЛСД или «ELO».

Маккартни нашел спасительный люк в пузыре из биллиона долларов и отыскал путь назад, в реальный мир. А еще он вспомнил путь в контору на площади Сохо, чтобы поговорить с «Новым музыкальным экспрессом» о своем прошлом, вновь найденных музыкальных партнерах, о будущем и проблемах, которые преследуют тебя, если ты – Пол Маккартни.

— Какая за этим философия?

— Ну, просто, я решил, что мы можем либо сидеть и часами обдумывать какую–то вещь, либо сесть и все сделать. И я просто сказал ребятам: «Канзас–Сити в тональности соль–мажор». Объяснил, где остановиться в середине, и дал им концовку – вот как было. Потом последовало: «…два, три, четыре» и… пошло–поехало.

Они играли прекрасно. Времени думать не было ни у кого, вот в чем секрет. Максимум два дубля, и то, если что–то не получалось кардинально. Мы делали по 18 записей за один день. И следующие 18 – за следующий!

— В наши дни технического капкана, когда машины могут сделать все, вы хотели записываться по–прежнему, в примитивном стиле 50–х?

— Да, но я этого никогда не осознавал. Развивая свой собственный стиль, поневоле изменяешься с приходом всех этих синтезаторов и процессоров. И я тоже отчасти пошел по этому пути. Когда же мы делали ЭТИ песни, это значило просто их сыграть, спеть, скрутить косячок и приготовиться к записи очередного диска.

Вы знаете, я хотел создать непринужденную атмосферу кафе: приносишь с собой инструмент и садишься, бренчишь, хотя неизбежно ситуация стала более формальной, чем хотелось бы.

Ребята обычно спрашивали: «Мы будем делать какие–нибудь твои вещи?» И я отвечал: «Вероятно». Мы действительно сделали I Saw Her Standing There, получавшуюся лучше всего, но единственное, что я хотел играть, – был старый доисторический рок.

И мы начали с 20 Flight Rock, потом была Lawdy Miss Clawdy, немного Фэтса Домино, Сэма Кука и т. д. Мы даже осмелились сыграть песню Элвиса It's Now Or Never. Когда я решил спеть ее, кое–кто из ребят нахмурился, но другим она пришлась по душе.

— Увидит ли она когда–нибудь свет?

— Я думаю, она перегорела. Ведь она прямо из Гамбурга, где она была несравненна каждый субботний вечер.

Итак, мы создавали по 18 дорожек в день, и я подумал: «Черт возьми, ведь так обычно записывались Битлз. Не принимая во внимание нечеткий барабанный ритм, расстроенные гитары и прочее. Зачастую именно такие ошибки являются изюминкой. Поэтому, если где–то у нас была лишняя гнусавость, мы оставляли, чтобы придать звуку характер. Мы не сидели, например, потея и перепроверяя, хорошо ли звучали ударные в третьей части.

— Теперь ты работаешь с Элвисом Костелло?

— Что мне нравится в Элвисе, так это его прямота. Он не имеет обыкновения смягчать, подсахаривать свои слова, и мне это импонирует. Мы как бы дисциплинируем друг друга.

— Но вы ведь во многом противоположны друг другу?

— Да, вроде как мы были с Ленноном. Я часто говорю Элвису, что он мне напоминает Джона. Вероятно, люди вроде Элвиса находятся под его влиянием.

Мы написали песню и подумали: «Боже, совсем как Битлз. Он брал на себя роль Джона. Сначала это обстоятельство встревожило нас, но позже мы подумали: «Чему быть, того не миновать, пускай…»

Мы выбирали те вещи, которые я люблю. Наши голоса вполне друг другу подходят, удачно смешиваются. И… он деловой, Элвис, не какой–нибудь рохля, я его люблю. Нет никаких длинных посиделок, когда мы томимся, грызя карандаши, ожидая творческого озарения. Я этому рад.

— Как вы с ним сошлись?

— Я зачастую беседовал с людьми в офисе о том, как я нуждаюсь в хорошем сотруднике, вроде Джона. У нас с ним всегда было взаимопонимание, и мы друг другу хорошо помогали. К примеру, я начинаю петь «Все становится лучше и лучше», а Джонни продолжает тут же: «Потому что хуже уже и быть не может». Если у вас ТАКОЙ сотрудник, вы, конечно, что–то сварганите.

— Ваша связь с Элвисом временная или постоянная?

— Может быть, и так, не исключено, но не стоит загадывать на будущее. Сперва мы решили никому об этом не говорить, поскольку все ждали бы чего–то грандиозного, и если ничего не получится, они будут разочарованы. Мы с Элвисом, работающие вместе, – звучит, конечно, интересно, но что, если мы просто выдохнемся?

Я помог ему с парой его песен, и он тоже мне немного помог. На песне Back on My Feet я было застрял со словами. Ну, не то чтобы застрял, но, в общем, они были не в кайф, и он привел текст в форму.

Затем мы решили поимпровизировать, и в самом деле вышло что–то новое. Но я не хочу продолжать в духе того, что это некое великое товарищество, так как продлиться оно может совсем недолго.

— А Джонни Марр?

— Я был с ним на нескольких рок–н-ролльных сейшенах. Понимаете, я многих приглашал в студию: Тревора Хорна, Мика Грина, Криса Уиттена. Еще я приглашал Джеффа Бека, но он был занят игрой вальсов для Малколъма Маклейзена.

— Итак, вы отыграли рок–н-ролльные сейшены и теперь работаете над новым материалом с Костелло. Чем еще вы занимаетесь?

— Мне хочется сделать пару вещей Джона. Я думаю, это выйдет интересно. Этим занимались уже все, кроме меня. Я хочу взяться за Imagine u Beautiful Boy. Но особенно за одну из ранних – I'll Get You. Если не удастся записать ее, я, по крайней мере, в один прекрасный день ее исполню.

— Вы когда–нибудь смотрите фильмы или спектакли о Битлз?

— Странно самого себя видеть в фильме. Что я предпочитаю смотреть, так это наши ранние интервью. Вы помните их, наверное? В одном из тех интервью Ринго говорит: «Яхочу открыть парикмахерскую». Джон полагает, что мы можем просуществовать два или три года – не больше. Странно возвращаться мысленно к 18–летнему возрасту. Мне и в голову не могло прийти, что когда мне будет 43, я еще буду делать рок. Мы думали, и довольно долго, что 24 года – предел, так как Фрэнку Айфилду было 25, и нам казалось, что мы тоже дольше не продержимся!

— У вас есть полная коллекция фотографий и записей Битлз!

— Нет, у нас ее никогда не было, хотя есть что вспомнить. У меня нет даже целой коллекции пластинок Битлз. Недавно мне удалось собрать часть нашей лирики и песен в оригинальном исполнении. Все это изредка появляется на аукционах.

— Вы знали, что в Британском музее есть выставка Леннона и Маккартни?

— Да, я был там со своей дочерью. У нее было какое–то учебное задание. Мы туда спустились, и я подумал: «Кровавый ад!» С одной стороны – Джеймс Джойс, с другой – Шекспир, а посередине мы с Джоном. И это уже история!

Проходит время, и вдруг натыкаешься в школьном учебнике на раздел «Шестидесятые». Это смешно, но вообще–то мне это по душе.

Как–то раз я встретил в Америке девочку лет 13, и она мне сказала: «Летом я была в лагере на учебных курсах о Битлз, и нам говорили про скрытое послание на альбоме Сержант Пеппер. Я ей сказал: «Нет, милая, это неправда. Мы просто тогда наводили смуту, это ничего не значило. Тебя не должны этому учить». Но она сказала: «Нет, вы не правы!» Я доказываю ей, говорю, что сам все это придумал, а она спорит: «Но я прошла спецкурс!»

— Когда вы впервые почувствовали, что скорее производите продукцию, чем создаете музыку?

— Случилось это рано, еще до «Эппл». Песни, это товар для бизнесмена – вот с чем мы имеем дело. Группы вынуждены записать альбом, скажем, перед Рождеством, так чтобы ежегодный товарооборот компании выглядел крутым.

Они, например, говорят: «Пол, наша первая четверть зависит от тебя». Однажды выдался год, когда мы с Джоном создавали не так много, как обычно, и все акционеры бегали вокруг нас, крича: «Почему нет продукции? Битлз себя исчерпали!» И они целым стадом спрыгивали с нашего корабля, подобно крысам. «Уносите ноги! Продавайте акции! Продавайте акции!» А мы делали Сержанта Пеппера или еще что–то в этом роде.

— Как вы все это выдерживаете?

— Вы не поверите. Как будто отрезаешь часть мозга. Это как раздвоение личности. Вот он и вот – я. Музыкант поет и играет, а другая часть тебя имеет дело со славой и с бизнесменами.

Я помню, как Джордж, классный водитель автомобиля, не мог меня понять, когда я хотел добраться куда–то на автобусе. И это после того как мы заимели деньги и приобрели сверкающие автомобили. Его отец ведь был водителем, и он считал это шагом назад. Но знаете, на верхнем этаже автобуса всегда довольно пусто и я до сих пор люблю иногда прокатиться так.

— Множество людей на Флит–стрит (Улица газетных редакций в Лондоне) не слишком рады твоему спокойному имиджу. Они хотят увидеть тебя в узких кожаных брюках, вываливающимся в 4 часа утра из какого–нибудь кабака Стрингфеллоуз. Да еще в обнимку, скажем, с Андрю Ридгли. Тогда они могли бы с радостью подойти и сказать: «Господи, ну почему этот человек остановился в развитии?»

— Если бы я собрался напиться, то, конечно же, не пошел бы на Стрингфеллоуз. Это было бы явное позирование.

— А что, лично тебе приносят помощь три ледяных тюбика янтарного нектара?

— Нет, я имею в виду, что у меня есть пара любимых мест, худа я хожу, чтобы послушать живую музыку. Вот где меня можно найти. Именно таким путем я и расслабляюсь…