Mea culpa

За день он умаялся. Чужая всё время скулила, зарывшись в спальные шкуры, и Рогобой не знал, как к ней подступиться. От еды и молока отказывалась, а воду едва пригубила. До того надоела со своей меакульпой, что засунуть бы в рот кляп, и появлению старухи Рогобой обрадовался.

Баба-Ирга молча дождалась, пока юноша подаст дымящийся отвар, отхлебнула, не скривившись, и потянулась к мясу.

– Ты, Рогобой, на меня не серчай. Старая я, чтобы за девкой ухаживать. И калека-дурак – не помощник. Красивая какая… Как лань.

– Только…

– Только не заглядывайся. О Хвостатке лучше думай. У неё-то всё на месте. И забеги с ярмаркой не за горами. И вот что – иди-ка ты наружу, я одна красавицей хочу полюбоваться.

Рогобой послушно выбрался из юрты и уселся на жёсткую траву. Подошёл калека, примостился рядом и поделился речными ракушками. Так и просидели, посасывая лакомство и млея от вечернего покоя, пока не вылезла баба-Ирга.

– Что ж ты, зелень, малыша её не прихватил? Намаемся теперь. Ухаживай за ней, а я теперь буду наблюдать. И думать.

Думать и наблюдать старуха решила долго. Рогобой так и не понял, зачем ей нужна была молодая чужая, а спросить – духу не хватало. И от наказа бабки деваться было некуда.

Потянулись размеренные дни.

Из запасов шкур Рогобой нашил пару грубых платьев и заставил чужую их носить. Только в жертву пошёл боевой ремень, которым она предпочла обхватывать пояс. Рогобой не возражал.

В первый раз, если не считать отхожей юрты, он вывел чужую на вечерний костёр через неделю. Она подрагивала и плела на груди мелкие знаки. Молодёжь хихикала, многие осуждающе фыркали, а Хвостатка морщилась и даже не подошла. Готовившая взвар жена Круторога, по праву разносившая горячее угощение, Рогобоя со спутницей обнесла, а Ирга не вмешалась. Он дотерпел до заката, отвёл чужую в юрту и решил, что больше позор ему не нужен.

Он привык звать чужую Меакульпой и прилежно пытался учить языку. Она долго сопротивлялась, предпочитая свою околесицу, однако сдалась и вскоре робко шептала простейшее. Потом научилась держать юрту в чистоте, готовить Рогобою пастуший ужин и белым песком пересыпать свежее мясо, чтобы долго хранилось.

Как-то, возвращаясь под ночь после выпаса, Рогобой услышал у юрты, как Меакульпа поёт. Махнув калеке, который соглашался сторожить девушку, он заглянул в жилище и застыл. Меакульпа сплела из соломы куклу, баюкала её на руках и тихо пела. Подождав, он откинул завесь, вошёл и прилёг. Чужая не обращала внимания. Рогобой стянул одежду и под ласковый напев заснул, не съев ни крошки.

Однажды утром, устав от обыденности, Рогобой решительно отвёл чужую на болотистую заводь, где женское племя по сроку должно было собирать ракушки. Старухи, не стесняясь пастуха, скидывали шкуры и погружались в воду, пытаясь с сосредоточенным видом нащупать ступнями съедобные раковины. Молодухи лезли в одежде. Меакульпа тоже зашла и осела в мутной воде по плечи. Та пошла пузырями. Меакульпа вдруг наклонила голову и начала тонуть.

– Дурак ты, Рогобой, чужая она. Уводи её! – крикнула жена Круторога.

Так купание и закончилось.

В юрте Рогобой улёгся на шкуры и долго рассматривал притихшую девушку, вцепившуюся в куклу. Чужая красота, когда она вспоминала детёныша, в полумраке проступала особенно остро, и Рогобой тревожился: как бы жизнь пленницы не иссохла. Поколебавшись, он достал из запасов полотно из речной водоросли, нож и иглу и поманил Меакульпу. Вместе они сшили для куклы платье.

В тот же день, возвращаясь с чистой водой, Рогобой подвернул ногу. Чужая, засуетившись, сама намазала распухающую ступню студёным соком подорожницы. А ранней ночью, когда глаза слипались, Рогобой почувствовал, что Меакульпа пробралась под его шкуру, положив куклу между ними. И он испугался от неосторожной мысли – ему не хотелось, чтобы вместо чужой рядом лежала Хвостатка.

Так бы и тянулась затягивающая в омут неопределённость, если бы баба-Ирга не объявила, что трава давно оскудела и пора сниматься со становища на зимнюю ярмарку.

Собрались в большой путь за день. Рогобой подготовил выделенную телегу, а Меакульпа сложила пожитки. Юрту свернули вместе. Спали ночью под небом, подмерзая и жавшись друг к другу, а рано утром племя снялось и, подгоняя стада, под лай собак шумно покатилось на север.

Духов чужих баба-Ирга давно не слышала, и можно было надеяться, что доберутся до перепутья без неожиданностей.

Через неделю уставшее от дорожной тряски племя вывалилось к ничейному становищу, на котором уже дымились костры. Пришли чуть ли не последние и заняли неудобное место под скалами вдалеке от озера. Поставили юрты, заготовили из каменьев переход, проверили, весь ли скот под клеймом, и на следующий день зажили обычной ярмарочной жизнью.

Круторог с бабой-Иргой ушли на совет племён делить по жребию отдохнувшие северные пастбища и торговаться по сделкам. Многие с утра потянулись на меновую площадь избавляться от излишков. Ребятня устроила возню на воде, а холостая молодёжь готовилась к брачным забегам.