Меандр: Мемуарная проза

С вокзала зашли к Гандлевскому. Белый боксер-лоботряс пришел в восторг от нашего появления, повосторгался, повосторгался и опять отправился валяться на кровати, как гоголевский слуга. Как давно этого не было в моей жизни — зайти к знакомому днем, когда дети в школе, жена на работе. Гандлевский меня покормил, и выпил я три рюмки водки. Во дворе у них небольшая мечеть, подарок царя верноподданным татарам за участие в Отечественной войне. Однажды, рассказал Сергей, воевать во дворе у мечети принялись представители йеменской диаспоры в Москве. Южные и северные йемениты шли стенка на стенку с ножами и топорами, пока не прикатил ОМОН. Когда переулками и проходными дворами идешь к Гандлевскому, вспоминаешь татарскую этимологию этих небрежных московских названий — Якиманка, Ордынка. Мы сделали небольшую петлю, он показал мне дом, где жили на Ордынке Ардовы. Я там никогда прежде не был. Оказывается, вылезая из такси у ардовского подъезда, Ахматова, взглянув налево, видела Кремль. Орда и Кремль. "В Кремле не нужно жить, преображенец прав; там древней ярости еще кишат микробы…" Эта часть Замоскворечья тоже, как и вчерашние кварталы у Чистых прудов, мало обезображена советскими постройками, а старое все почищено, подновлено. Здесь притом живее: магазины, кафе, контора частного нотариуса под золотым двуглавым орлом, "Немецкая булочная". Я уж совсем умилился, представил себе хлебника-немца в колпаке у васисдаса, но Гандлевский сказал, что хлебом в "Немецкой булочной" торгуют только австралийским. Немец под колпаком превратился в кенгуру и растаял.

Гандлевский непринужденно приветлив, естественно вежлив. Эти якобы петербургские качества редко в ком на моей памяти так отчетливо проявились, как в нем, природном москвиче. Мы по опыту (да еще и какому обширному!) знаем, что талантливость и воспитанность — редкое сочетание, вот и хочется найти общий знаменатель, единое свойство его благородной лирики и достойной манеры поведения. Кое-чем он мне напоминает Довлатова. Надо ли спросить дорогу у прохожего или выяснить у девушки на почте условия отправки бандеролей в Америку, он спрашивает отчетливо, вежливо, слушает внимательно, уточняет почти педантично. И не остается неясности относительно того, где повернуть или как долго будет идти бандероль. К тому же еще и зовут его Сергей, и жена у него Лена, и к запою он был склонен, но, в отличие от Довлатова, от этого недуга, слава богу, избавился. На стене у него висит, среди прочего, старая фотография священника в очках, деда по матери. Я знаю по крайней мере еще один случай, когда поповна, выйдя за еврея, произвела на свет высокоодаренного и очень хорошего человека — В. Марамзина. Благодаря этим несущественным чертам сходства с моими старыми приятелями мне кажется, что я знаком с Гандлевским давно, хотя на самом деле до приезда в Москву видел его только раз — он заезжал ко мне на один день в Дартмут в прошлом году.

5 апреля воскресенье

Днем навещал Бориса. Он живет в "Царском Селе", той части Новых Черемушек, где строили дома для номенклатурной знати. Лет двадцать тому назад, огорченный очередным неправедным советским судилищем, я сочинил плакатное стихотворение:

Длиннорукая самка, московский примат.

По бокам заседают Диамат и Истмат.

Суд закрыт и заплечен.

В гальванической ванне кремлевский кадавр

поедает на завтрак дефицитный кавьяр,

растворимую печень.

В исторический данный текущий момент

весь на пломбы охране истрачен цемент.

Прикупить нету денег.

Оттого и застыл этот башенный кран.

Недостройка. Плакат: "Пролетарий всех стран,

не вставай с четверенек!"