Меандр: Мемуарная проза

Наконец сказали, чтобы мы прошли в зальчик суда. "Встать, суд идет!" Вопреки моим поэтическим прозрениям, на судейском возвышении появилась не "длиннорукая самка", а довольно обыденного вида средних лет тетка в зеленом платье. Вид у нее был недовольный, как у человека, которого разбудили, и помятый, как будто спала она не раздеваясь. Судья открыла рот и зашевелила губами. Мы все напряглись — расслышать, что она бормочет, было решительно невозможно. И вдруг она рявкнула — мы все вздрогнули: "А если вам плохо слышно, подойдите поближе, я глотку драть не собираюсь!" Почти сразу же нам с Деннисом и Хайде пришлось уйти обратно в коридор — свидетелям сидеть в зале заседания нельзя. Произошло же там вот что. Наташа встала и пролепетала, что суда вообще не должно быть. Она протянула судье бумажку с нотариально заверенным заявлением И.Н. об отказе от иска. Дата была совсем свежая, за день до моего приезда, 30 марта, то есть И.Н. делала это заявление уже в тот период, когда вокруг нее резвились ее бывшие кошки и собаки, когда она пыталась вызвать по телефону покойного мужа. И тут судья всех удивила — объявила, что суд сейчас поедет к И.Н. поговорить с ней самой, а не с тяжущимися представителями. Почему она это сделала? Слишком уж наглой была последняя фальшивка, а на суде присутствовала представительница прокуратуры (вообще прокуратура не участвует в гражданских разбирательствах, но может прислать наблюдателя, что по нашей просьбе было сделано). Богуславская в своей гневной статье потом писала: "Берут ли наши судьи взятки?" — и предоставляла читателю самому ответить на этот вопрос. С. говорил, что несколько заслуживающих доверия адвокатов рассказывали ему, как они давали взятки нашей судье. Бывшие подруги Наташи с наслаждением делились историями о ее умении давать, в обоих гнусных смыслах этого глагола, для устройства своих делишек. И все же что-то мне не верится, что откровенная неприязнь судьи к Эмилю и ко мне была оплачена. У меня интуитивное, нет, инстинктивное недоверие к теориям заговора. Не то чтобы я вообще не верил в возможность сложных интриг и преступных сговоров, но всякий раз, когда есть выбор между тривиальным и более драматическим объяснением события, я верю в тривиальное. Это — мой вариант "бритвы Оккама". По мне, в сто раз вероятнее, что недотепа и неудачник без особого труда застрелил Кеннеди из винтовки с хорошим оптическим прицелом, чем сложные гипотезы о заговоре с участием КГБ, Кубы и коза ностра. Так же более вероятным, чем подкуп судьи, представляется ее усталое недоверие, раздражение: с одной стороны понятная русская баба, мать-одиночка с полудурком-сыном, которая, конечно, не за красивые глаза из-под старухи горшки выносила, но выносила же, а с другой — лицо черножопой национальности, с его фантастическими уверениями, что у него нет никакой материальной заинтересованности, да еще этот "поэт" еврейской национальности, бросил старуху и двадцать лет не вспоминал, а как наследством запахло, прискакал из Америки. С. и другие москвичи не нашли мои соображения убедительными. Их реакция сводилась приблизительно к следующему: "А что же может быть тривиальнее мздоимства?"

Сойдя со своего возвышения и выйдя в коридор, судья этак задорно произнесла: "Ну что, суд-то кто-нибудь подвезет? Небось, все с машинами". Ксения повезла на мышастом "саабе" "состав суда", судью с секретаршей и молчаливую девушку из прокуратуры. Наташа поехала на своей машине. Мы с адвокатшами и Богуславской поймали левака. То же и Деннис с Хайде и Эмилем. К "Аэропорту" съехались одновременно и толпой пришли к подъезду, вызвав напряженное внимание шевелившихся на солнышке старух. Одна, отечного вида, в синем пальто, пока Эмиль говорил с сиделкой Наталией Ивановной по домофону, прохаживалась между нами и, почти не раздвигая синеватых губ, бормотала: "Зря, зря вы это затеяли. Мы все за Наташу. Зря, зря…"