Мэбэт

Еще в детстве ради забавы старшие братья научили ее стрельбе из лука. Наука пригодилась: прячась в ветвях лиственницы, она пускала стрелы в Вайнотов, в своих родичей. Хадне не знала, сколько человек убила, но в том, что ее стрелы осиротили много семей, не было никакого сомнения.

И теперь все — и Мэбэт, и Хадко, и Вайноты — забыв обо всем, смотрели туда, куда бежала Хадне. Вот она остановилась, сняла со спины лук, отшвырнув его, прошла еще несколько шагов, скрылась в снегу, потом встала во весь рост и, размахивая руками, кричала что-то. О чем тот крик, никто не разобрал, да и не было в том нужды. Хадне нашла Ядне. Она помогла ей встать, и вот уже две фигурки, то появляясь, то исчезая, замаячили в белом пространстве. Жена Мэбэта могла двигаться — значит, она была жива.

Туда, к невесте и матери, бросился Хадко. Мэбэт остался один против пятерых врагов. Но за то время, пока его сын бежал, война кончилась.

Няруй первым понял это. Вязкая, смрадная, бездонная, как болото, пропасть позора — позора глупого поражения в войне за украденную девушку — поглотила его. В опустошенном сердце Вильчатой Стрелы не осталось даже малой частицы гнева на маленькую женщину, предавшую род и убивавшую родичей.

Няруй поднялся во весь рост, воткнул древко пальмы в лиловый от крови рыхлый снег, лезвие приставил к горлу и дал своим ногам сделаться мягкими.

Он был хорошим вожаком. Вот уже много лет род Вайнота доверял ему дело войны и не испытывал убытка.

Пустые нарты, взятые Няруем для добычи, пригодились, чтобы увезти мертвых — Мэбэт и Хадко сами укладывали тела. Ошалевшие от страха олени, чудом не поврежденные под градом стрел, мчали по становому пути этот аргиш мертвецов. На каждой из двух упряжек сидело по двое уцелевших Вайнотов. Хореи остались на дне нарт, о них забыли и завалили телами. Неудобства возницам в том не было: олени сами знали куда бежать — только бы подальше от страшного становища.

Слава Мэбэта

Весть о победе над войском Вайнотов свирепой метелью пронеслась по тайге и тундре и поразила всех настолько, что еще долгое время люди не знали, чем ответить на это событие.

Явным был только один ответ. Мысль о Мэбэте, любимце божьем, человеке не сего мира стала еще крепче и превращалась в веру. Но эта вера не успокаивала людей. Снова старики и старухи за трубкой сушеного мха предавались гаданью о том, кто из бесплотных мог прельститься матерью Мэбэта. Вспоминали, как несколько лет подряд он один, презирая помощников, убивал медведя и уже в молодые лета сидел на медвежьем празднике в кругу старейших, чем вызывал завистливую злобу многих охотников. А когда и эта честь прискучила Мэбэту, к зависти прибавилась обида.

Странный человек рода Вэла не чтил ни богов, ни духов, не приносил жертв, не обращался к шаманам, и не было запрета, который он не нарушил. Он входил в нечистый чум роженицы, жене своей позволял резать щуку, не молился перед охотой, бросал гнать подраненного зверя, если встречался ему зверь лучший и больший; в его чуме не было ни священного верха, ни запретного низа. Он сам был и верхом и низом, люди и вещи располагались в жилище по его, Мэбэта, воле.

Люди смирились с тем, что не в их силах наказать любимца божьего. Но их смущало то, что ни разу он не был наказан никем из богов и духов. Когда приходили в тайгу мор, убивавший оленей целыми стадами, болезнь истреблявшая людей, недород, изгонявший зверя из лесов, заглядывала беда и в становище любимца божьего, но неизменно первой покидала его, не желая забрать с собой лишнего.

Даже в самые тяжкие годы ни разу не швырнул Мэбэт рукавицы к ногам своей жены в знак неудачной охоты. Пусть не великого зверя, но хотя бы птиц малых давала ему тайга, и род его продолжал жить. Беду и милость, которые посылали бесплотные, любимец божий принимал одинаково легко и не мучился давними людскими болезнями — завистью, жаждой славы, алчностью и местью.

Мучились люди. После той чудесной войны в их мире снова разверзлась дыра. Само существование непостижимого человека из рода Вэла внушало им кощунственные мысли о том, что сила бесплотных преувеличена, и сами имена их перепутаны, отчего жертвы и заклинания уходят в безмолвную пустоту, и обычай лжет, и законы бесполезны.

Страшная, позорная участь Вайнотов еще выше вознесла Мэбэта в глазах людей. Он понимал это, но не испытывал ни гордости, ни радости. Разве что усмешка — та легкая божественная улыбка, сохранившаяся от юности — пролетала над его лицом, при этой мысли. Взять власть над людьми, стать одним из тех великих вождей, память о которых еще осталась в стариковских сказках, было для него легче, чем поднять оброненную рукавицу. За рукавицей Мэбэт нагнулся бы не задумываясь, нагибаться же ради чего-то другого он не хотел. Того, что он имел, было ему достаточно, и даже слишком…