Мэбэт

— Чем отплатишь за наш позор?

— За смех в спину…

— За ругань стариков…

— Меня отец избил хореем…

— Соседи издевались…

— …спрашивали: не болят ли ваши простреленные ноги, трусы?

Все громче и чаще вылетали крики, и густое облако зла поднималось над обиженными. Духи потрясали пальмами и луками.

— Да, сильный прав! — крикнул стоявший впереди. — Но это — там, — он опять ткнул пальцем поверх головы Мэбэта. — Здесь по-другому. Знай, Мэбэт: тот, кто оказался слабее — страдает. И ты должен страдать сейчас!

Передний вскинул пальму, готовясь к бою.

— Мы знаем, что ты прячешь под малицей. Отдай это нам!

Вслед за передним, другие взялись за оружие и пошли на Мэбэта. Любимец божий поднял пальму и, широко расставив ноги, глубже вдавил их в снег, чтобы хватило сил устоять перед первым напором. Сердцем он понял — победа не ждет его. Он знал, что не сможет, как прежде, устоять один против войска. Он не трусил, но и о гордости не помнил.

— Сколько дать вам? — крикнул он наступающим.

— Все! Все отдавай и отправляйся в преисподнюю. Там тебе место. Там ты узнаешь, как страдают слабые.

Человек и пес стояли рядом. Рык клокотал в утробе Войпеля — и вдруг прервался.

— Манги, — коротко и едва слышно выдохнул он и, рывком набрав воздуха, крикнул изо всех сил.

— Манги!!!

Вздрогнуло, застыло войско духов. Обернулись лишь немногие, и увидели.

Там, куда унесся крик, во вздыбленном бушующем облаке снега, колыхались огромные рога сохатого. Облако приближалось, и трудно было понять — зверь это или призрак его… Ураганом пронесся снег и очертания зверя. Толпа духов впала в смятение.

— Манги… Манги… он идет… идет!

Следом показалось другое облако, больше прежнего — сквозь белые вихри угадывался силуэт огромного охотника, разбрасывающего руки в великанском беге.

Войско рассыпалось и побежало, разбрасывая оружие, наступая на лыжи впереди бегущих, давя друг друга.

— Стой, не двигайся, — сказал Войпель.

Облако неслось навстречу, издалека обдавая снежной пылью горячее лицо Мэбэта.

Манги — бог доброй охоты, великан с телом человека и головой медведя, преследовал сохатого. Было ли его появление случаем, либо чьей-то волей — неизвестно.

Манги гневался, когда люди обижали зверя: обиды людей друг на друга его не интересовали. Великан гнал лося — гнал от начала времен и прерывал погоню только тогда, когда преступление против равновесия жизни оказывалось сильнее страсти охоты.

Войпель знал, что его хозяину стоило опасаться гнева бога, поскольку прегрешения Мэбэта перед бессловесными тварями были велики. Он не только добывал зверя в чужих угодьях, но часто убивал без нужды, бросал гнать подраненного, стрелял в беременных самок и лебедей, и однажды убил оленьего вожака, чтобы рассеять стадо. Все это было, особенно в молодости.

Облако приблизилось, сквозь снежную пыль проступали очертания великана с медвежьей головой. Любимец божий приготовился встретить испытание, но Войпель сказал хозяину: «Стой на месте и жди».

— Здравствуй, Манги, — крикнул пес. — Доброй охоты тебе. Я — Войпель, царь собак тайги.

Великан заревел по-медвежьи, но голос его показался Мэбэту незлым. Манги помнил имя и облик каждого зверя, и сразу узнал пса, прозванного Северным Ветром.

— Не трогай моего хозяина, прошу тебя.

Бог стоял неподвижно, будто думал о чем-то.

— Сохатый уходит, — вновь крикнул Войпель. — Добрая охота лучше мести. Не трогай моего хозяина. Он неразумен, как все люди.

Манги умел говорить, но презирал человеческую речь и потому не вымолвил ни слова. Он поднял глаза в небо, шумно втянул воздух и, разразившись гулким ревом, повернулся и пошел туда, где колыхалось исчезающее облако с рогами лося.

Слово великого пса перевесило грехи великого человека.

У духов обиды не было такого заступника. Видно, сами оказались грешны перед Манги, потому бросились бежать, забыв про месть.

Убегая, духи кричали Мэбэту:

— Не радуйся, не радуйся! Таких как мы впереди много, много, много…

Три волчьих чума

Из белой пелены возникла стая серых призраков и бежала вдали мерным неторопливым бегом, не приближаясь к человеку и псу.

— Кто они? — спросил Мэбэт.

— Не знаю, — ответил Войпель. — Вижу только — волки. Или похожи на волков.

Останавливался Мэбэт — останавливалась стая. Шли — и стая шла. От непрерывной ходьбы тяжестью налились ноги любимца божьего. Он давно потерял счет времени своего пути, потому что не было на Тропе дня и ночи, восхода и заката, солнца, луны, звезд и небесных мерцаний…

Зрела в Мэбэте тревога. Весь путь держал он пальму наготове и Войпель не отрывал глаз от врага, но враг не нападал. Тревога эта мутила Мэбэта больше, чем усталость. Поначалу терпеть помогала надежда на нечаянную удачу — дойти до пределов чума, ничего не утратив и не вступая в схватку. Но пределов не было, и тревога тяжелела. Мэбэт остановился и спросил у Войпеля:

— Ты видишь, где кончается этот чум?

Войпель помедлил и ответил со вздохом:

— Он уже кончился.

— Почему же ты не сказал мне?