Мэбэт

Конечно, не только люди придумывают страдания друг для друга: есть болезни, голод, мороз, от которого каменеют птицы. Есть смерть — и это придумано не людьми. Но право на жизнь достается тому, кому оно по силам. И размышления о смерти — пустая трата времени и сил. Пока жив человек — смерти нет: смерть придет — человека нет. О чем тут размышлять? Да и в смерть, по правде говоря, Мэбэт не верил. Он видел, что седеет, но не теряет силы — она даже растет в нем. И если бесплотные ни разу от начала его века не отказали ему ни в чем малом, то разве откажут в большом?

Мудрость, столь превозносимую людьми, он считал следствием слабости ног, которая обычно приходит к человеку в глубокой старости. Тот старик, который давно, тридцать лет назад, назвал его, Мэбэта, дураком и сказал: «Не знаешь ты, что рано или поздно сломается твое сердце» — совсем не мог ходить. Изредка вспоминая старика, любимец божий улыбался: «Значит, великой мудрости был человек…»

Победу над Вайнотами он считал победой своего искристого ума. Из него возник образ щучьей пасти — из образа вырос смертоносный частокол длинных заостренных сосен, спрятанных в снегу и поднятых разом тремя оленями, устремившимися на свист Ядне… И завлечь врага приманкой в гибельную пасть также посоветовал искристый ум.

Ядне должна была погибнуть неминуемо — Мэбэт это знал, хотя и надеялся на возможность спасения, пусть и совсем невеликую. Он даже не дал ей панцирь под малицу — Няруй умен и опытен, он сразу бы заметил это. По справедливости приманкой следовало посадить Хадко, ведь это он одним словом развязал войну. Но сын — хороший стрелок, и ему надлежало прятаться в ветвях и пускать стрелы. Его мать ни разу не держала в руках лука, к тому же она сама просила сделать ее «куском тухлого мяса». Странная женщина…

Но разве кто-то решится обвинить Мэбэта в жестокости? Да и к чему теперь все эти разговоры о призраках — жестокости, милосердии, законе? Правда лишь в том, что Вайноты побеждены и поражены ужасом, Хадко получил жену и Ядне осталась жива.

Стрела догнала Ядне на излете, пробила малицу из двойной, искусно выделанной кожи, вошла под лопатку на глубину наконечника и успокоилась. Это спасло жену Мэбэта. Ядне обессилела от боли и вытекшей из раны крови, она едва могла идти. Сын принес ее в чум на руках.

Стрелу вынимал Мэбэт. Он велел невестке пожарче разжечь огонь в очаге. Хадне сноровисто сделала по сказанному. Хадко стоял тут же: растерянность и страдание были на его лице.

— Выйдите все, — сказал Мэбэт, — мне нужно раздеть ее.

Стоя за чумом, невестка и сын со страхом ждали первого крика матери, но крика не было — Ядне все перенесла молча.

Ближе к наконечнику Мэбэт обломил древко стрелы, осторожно, чтобы напрасно не тревожить засевшее в теле железо, снял с жены малицу. Когда становилось больно, Ядне стонала, но стон не прорывался сквозь губы, сжатые до синевы. Так же, без крика, содрогнулось ее тело, когда Мэбэт резким движением вырвал наконечник из раны. Оттуда, где была стрела, вяло потекла кровь, которой, по всему видно, немного оставалось в Ядне.

Мэбэт внимательно осмотрел трехгранный черный наконечник, затем немного подержал его над огнем, достал нож, что-то соскоблил с железа и, осторожно приподняв голову жены, поднес нож к ее губам. На широком светлом лезвии пузырился крохотный комочек горячего жира.

— Съешь, — сказал Мэбэт жене. — Это плоть из твоей раны. Я слышал — помогает.

Не открывая глаз, Ядне коснулась губами лезвия и лишилась чувств. Она долго не приходила в себя, и теперь Хадне неотлучно была возле нее…

Свадьба Хадко

Не меньше, чем победа Мэбэта над Вайнотами, всколыхнуло людей предательство Хадне — дочери почтенных и богатых родителей. Встретить в тайге женщину, владеющую искусством стрельбы из лука, не такая уж великая редкость. Но Хадне стреляла в своих, убивала родичей, которые пришли ее выручить и отомстить за нее. Это предательство было неслыханным, не виданным от века и оттого почти невероятным.

Люди говорили о страхе похищенной девушки перед Мэбэтом, о внезапно вспыхнувшей любви к его сыну, о давней обиде, затаенной на родителей и род, о колдовстве свекрови, о подкупе, о природной подлости женщин. В каждом из этих мнений содержалась щепоть правды. Разве что колдовством свекрови следовало считать ее доброту, не ждущую ответа, а внезапно вспыхнувшей любовью к Хадко — смирение перед неотвратимостью замужества.

Но главная причина оказалась куда проще, чем все предыдущие: Хадне была беременна. С этой тяжестью в животе, еще очень малой, почти незаметной, она пускала стрелы, спрятавшись в ветвях лиственницы. Мэбэта удивляло то, что она делала это как вполне обычную работу. Женщина Пурги не показала ни малейшей жалости к убитым родичам — рана свекрови озаботила ее куда больше. Хадне ухаживала за ней самозабвенно, при этом взяла на себя все заботы по дому.

Ядне узнала первой о том, что невестка тяжела, — Хадне сама ей сказала. Потом об этом проведал Мэбэт и последним — Хадко.