Мэбэт

А может, бесплотные послали белого соболя в его петлю ради новой насмешки, еще одной шутки над человеком? Если у Хадне хватило отчаянности стрелять в родичей, его хватит и на то, чтобы презрением ответить на его дар. Но хуже, если она примет его, и это вызовет удивление близких и зависть иных, но для него, Хадко, она оставит все то же бесстрастие, спокойную нелюбовь и торжествующее непрощение. Она превратит чудо в обычную, пусть и красивую, вещь — у нее есть власть сделать так.

Хадко стало страшно: он остановился — так человек, оступившийся на болоте, останавливается и замирает, чтобы почувствовать, как оседает в трясину… Но у него хватило сил сделать рывок, он поднялся и рвавшие его злобные мысли разметал по сторонам. Он бежал к реке…

Она была недалеко от берега. Смерзшееся ледяное крошево закупорило прорубь, и Хадне разбивала его короткой рогатиной с железным наконечником.

Хадко подбежал к жене и остановился в нескольких шагах, тяжело дыша от бега и волнения. Хадне занималась своим делом, она даже не обернулась на его шаги.

— Хадне, — позвал он.

Она не ответила.

— Хадне! — крикнул он со всей силой.

От крика что-то вздрогнуло в тайге и черные птицы поднялись с деревьев.

Женщина Пурги обернулась. Хадко подошел к ней близко, горячими трясущимися руками расстегнул ворот малицы, достал соболя.

— Дай мне твои руки… Дай мне твои руки!!!

Хадне развернула свои маленькие раскрасневшиеся ладони — Хадко положил на них соболя.

— Это… это тебе. Это я добыл для тебя…

Хадко не знал, что надо говорить, слова казались пустым ветром.

Божественный мех сверкал в ладонях Хадне, она смотрела на него. Она молчала.

— Прости меня, — сказал Хадко.

Вскинулся черный полог — и сын Мэбэта впервые увидел ее лицо так близко, но не успел понять, что говорило это лицо.

Хадне развернулась всем телом и бросила… Белый соболь взлетел с ее рук в небо, упал на середину русла, и черная птица, одна из тех, что кружили над рекой, скользнула по снегу и скрылась, унося в когтях сверкающее чудо.

Хадне схватила рогатину, и ледяное железо ожгло горло Хадко.

Теперь он ясно видел ее лицо — так ясно, как никогда за все эти тягостные дни. Губы ее дрожали, слезы катились по скулам, черные сверкающие глаза стали огромны — так бушевало в ней и рвалось из переполненного сердца все пережитое и придавленное гордостью. Ее душа разрывалась от злобы, обиды, от щемящей жалости к себе.

За те несколько мгновений, что Хадне стояла, нацелив железо в горло невольного мужа, жизнь, прожитая ею до этого дня, отделилась от тела и спала, как высохшая кожа.

Время тяжелым вздохом пронеслось над ними.

— Ты сильный. Ты сильнее отца, — сказала она тихо.

Ее ладони ослабли, рогатина выскользнула и упала в снег. Хадко ничего не сказал в ответ: он не понимал ее слов — он не мог ни понимать, ни видеть — какая-то сила несла их обоих по заснеженному льду под укрытие береговой возвышенности…

Так Хадне из рода Вайнота стала истинной женой Хадко, сына Мэбэта.

Рождение Сэвсэра

Весна обрушилась на тайгу. Реки, с грохотом ломая обессилевший лед, распрямляли затекшие хребты. Снег отяжелел, желтые потоки омывали склоны, земля зашумела, вздулась от влаги…

Отяжелел и живот Женщины Пурги, и сама душа ее раскисла, расплылась, потеряла подвижность и гордость. Хадне старалась не показываться на людях — сидела в чуме и поливала слезами шитье. Мужчины редко появлялись дома: стадо требовало много внимания. А кроме того, скоро предстояли большие охоты и рыбные ловли, чтобы зимой не поминать нужду.

Среди людей тайги не принято бережно относиться к беременным, но милосердная Ядне оберегала невестку от тяжелой работы, все делала за двоих, а в слезах видела страх перед первыми родами. Однако то, что думала жена Мэбэта, было лишь частью правды — всю правду она узнала в один из дней, когда муж и сын ушли на большую ходьбу и не ночевали в становище. Ядне стало тревожно от того, что она узнала. В размякшей душе Хадне вдруг проснулась память о ее роде, она плакала и бормотала причитания о «батюшке и матушке», будто не помня о той войне…

Ядне утешала невестку, но утешения не помогали. Ум беременной не принимал ее советов. Хадне, будто больная, твердила свое… Насколько хватало хитрости, свекровь скрывала невесткину блажь от мужчин, особенно от Мэбэта. Но утаить правду от Хадко было невозможно. Все время, которое проводил он дома, он проводил с ней. Хадко впал в задумчивость: так же как и мать, он надеялся, что все пройдет, но в конце концов понял, что не стоит обманывать себя. В таких, как Хадне, ни одно желание, блажь или страсть не уходят в пустоту.

Утром, когда крепили поклажу на нартах, чтобы идти к стаду, Хадко решился сказать Мэбэту:

— Хадне боится рожать без прощения и благословения родителей. Отец, нам надо помириться с Вайнотами.

Ремнями Мэбэт крепил походный чум — так он и застыл с натянутым ремнем в руке. Не склонный чему-либо удивляться, на этот раз был поражен. Любимец божий подумал, что ослышался, и велел сыну повторить только что сказанное. Хадко повторил остаток слов.

— Нам надо помириться с Вайнотами.