Меч Аллаха

— Назаров, я всегда знал, что ты скрытый великодержавный шовинист. Но когда дело касается великого человека, любимого нашим народом вождя и отца нации, я такое терпеть не могу. Ты понесешь суровое наказание.

В тот же день Андрея арестовали, и он оказался в зиндане.

Тюрьма — изобретение европейское. Зиндан — азиатское. Каждый хан, каждый эмир вносил в его создание изощренность своего ума и жестокость.

Кокандский хан Худояр, возводя для себя дворец-крепость, построил зиндан с величайшей изобретательностью. Тюремные камеры в нем были расположены под пандусом, который служил единственным путем для проезда в ворота крепости. Поскольку помост строился наклонным, камеры были разными. Самые строгие располагались в начале пандуса, туда заключенных заставляли вползать на пузе, и они отбывали срок лежа. На такую участь хан обрекал своих самых заклятых врагов. В других камерах можно было обретаться только сидя. Наконец, у самой крепостной стены, где пандус примыкал к воротам, камеры позволяли заключенным вставать во весь рост. Здесь содержались те, кого в зиндан бросали лишь для острастки и кого в скором времени предполагалось освободить.

В старинной песне русских каторжан есть такие слова:

— Динь-дон, динь-дон,
Слышен звон кандальный…

Куда точнее для азиата песня звучит, если ее петь так:

— Зан-дан, зин-дан,
Слышен звон кандальный…

К Андрею прямо на рабочем месте у газонасосной станции подошли двое. Что произошло после неожиданного удара по голове, Андрей сразу не понял. Белое солнце пустыни вдруг раздвоилось и двойники поплыли в разные стороны. Когда слепящие диски снова собрались в один, на запястьях арестованного защелкнулись наручники, а его самого затолкали в машину.

До вечера Андрея продержали в тесной камере отделения милиции в полном одиночестве. Ему не давали ни воды, ни еды. Когда он сам попросил попить, на него посмотрели как на психа.

— Ты больше ничего не хочешь?

— Нет, только пить.

— Заключенным воды не привозили, — сообщил охранник.

— А если человек хочет пить?

— Ты не человек.

— А кто?

— Не знаю, может маймун. Обезьян, который еще не стал человеком.

— Как определяется, кто человек, а кто нет?

— Очень просто. Кто здесь у нас любит Текехана-туркменбаши, тот человек. Кто не любит — маймун или еще хуже.

— Значит, мне и прокурор не положен?

— Тебе зоопарк положен. Отвезут в Ашгабад, посадят в клетку. Будут людям за деньги показывать. Напишут табличку — «Маймун, который не любит великого туркменбаши». Прокурор туда сам придет со своими детьми. Показать им тебя.

Вечером Андрея перевезли из отделения в зиндан и втолкнули в полутемный подвал. Дверь узилища была огромной и толстой. Помещение, которое превратили в темницу, строили при советской власти под бомбоубежище на случай войны. Конечно, войны атомной. Долбить в такую дверь кулаком и выбить из нее звук было просто невозможно.

Тусклая лампочка — двадцать пять свечей, не более, — была спрятана в углубление кирпичной стены и закрыта металлической решеткой. В камере царил полумрак. Ни нар, ни другого вида лежаков в узком помещении не было. Видимо, начальство зиндана считало подобные вещи излишеством, без которого заключенные в состоянии обойтись. И они обходились.

Некоторое время Андрей стоял у двери, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку, который вонял застарелыми запахами вокзального сортира. Наконец он разглядел в дальнем в углу двух человек. Один из них сидел на полу, держался правой рукой за левое плечо и негромко постанывал. Второй стоял рядом, прислонившись к стене в позе, которая не оставляла сомнений в серьезном настрое ее принявшего. Но скорее всего она извещала не о стремлении к нападению, а о готовности к защите.

— Сен кым? — по-туркменски спросил Андрея стоявший у стены. — Ты кто?

— Теперь и сам не знаю, — также по-туркменски ответил Андрей. — Все время считал себя человеком, а сегодня сказали, что обезьяна — маймун…

— Ты русский? Как зовут?

— Андрей.

— Я Мурад.

— Что с ним? — спросил Андрей и показал на сидевшего в углу.

— Это Дурды. Мой брат. Эти шакалы сломали ему руку.

— Давай посмотрим, что с рукой, — Андрей приблизился к сидевшему.

— Сильно болит? — спросил у него.

— Сильно, — сквозь зубы процедил тот и застонал. — У-у-у…

Андрею пришлось опуститься рядом на корточки. Он осторожно ощупал руку Дурды от локтя к плечу. Судя по распухшему и неестественно перекошенному плечевому суставу, у Дурды был вывих. С травмами такого рода Андрей уже сталкивался. Один раз плечо вывихнул рабочий, упавший с площадки буровой вышки. В другой это произошло с его другом, когда тот опрокинулся вместе с автомобилем. В обоих случаях суставы вправляли врачи, но Андрей ассистировал и хорошо запомнил, каких действий от костоправа требуют подобные ситуации.

— Слушай, — сказал Андрей, — тебе надо помочь.

— Ты доктор? — спросил Дурды, на миг перестав постанывать.

— Почти. Слесарь-гинеколог.

— А-а, — протянул Мурад понимающе. — Это хорошо. Тогда помоги брату.

— Немного боюсь.

— Почему? — спросил Мурад.