Меч Эроса

– Кто это? – промурлыкала она так сладко и мелодично, словно ее звали не Алепо, а Гата, [77] и Родоклея поняла, что от этой сладострастной красавицы, которая так откровенно выставляла напоказ свои противоестественные пристрастия, она получит куда больше пользы, если рядом будет Фирио.

– Это… – Родоклея запнулась, чуть не ляпнув: «Моя подруга!» – но поняла, что слово «подруга» может быть истолковано двусмысленно, и торопливо поправилась: – Моя родственница. Она тоже жертва проклятого Евпатрида!

– О… – протянула Алепо. – В таком случае, я ее пригрею с особым наслаждением!

И она послала Фирио такой взгляд, что Родоклее оставалось только надеяться, что эти две трибады начнут осыпать друг друга непотребными ласками не прямо тут, на рыночной площади, а не раньше, чем Алепо приведет их в какое-нибудь жилье и накормит.

А впрочем, пусть ласкается с голодной Фирио, это уж как ей угодно, но Родоклея хочет есть!

Коринф, школа гетер

– Я знаю, что должен просить прощения, великая жрица, и заплатить пеню за то, что мой раб убил служителя храма. Однако пусть поглотит меня Аид сей же миг, если я хоть что-нибудь понимаю в том, что произошло! – раздраженно выкрикнул Хорес. – Я уже устал клясться, что не посылал своего граматеуса в храм за этой критянкой. Я пока оставил затею читать критские диски, у меня просто нет на это времени! Я сам не знал, куда вдруг пропал среди дня этот Аитон…

– Он никакой не Аитон! – возразила Тимандра.

– Что? – раздраженно повернулся к ней Хорес, и у Тимандры пересохло горло от страха.

– Говори, Тимандра! – велела верховная жрица. – Если ты нам не расскажешь, мы не поймем, что произошло.

– Его имя – Сардор, – дрожа от страха и едва владея голосом, начала свой рассказ Тимандра, – он был жрецом Молоха – бога, который питается человеческими жертвами! Он мечтал установить возродить культ Молоха на Крите, и в этом ему помогал в этом жрец храма Великой богини Аитон! Они были любовниками, поэтому Сардор и назвался его именем! Я разоблачила их перед всем селением, вместо того, чтобы произнести лживое пророчество о том, что надо покориться Молоху. Аитон, который надел маску Минотавра и покрыл свое тело бронзовой краской в надежде уподобиться Молоху, задохнулся и умер… Односельчане выгнали меня из храма и селения, приняв за их пособницу. Я была так напугана всем случившимся, что поспешила покинуть Крит. Меня постоянно преследовали воспоминания о том, как Сардор кричал мне вслед: «Ты проклята Молохом! Я убью тебя!» Это были мои самые страшные сны. И вот они почти сбылись: Сардор убил бы меня, если бы не Титос… Он спас мне жизнь и погиб! Титос говорил, что Сардор показался ему подозрительным еще на невольничьем рынке: слишком он разволновался, услышав мое имя.

– Да, я тоже припоминаю, – перебила Никарета. – У сирийца вдруг сделался безумный вид… Но я не обратила не это внимания. А Титос, значит, это заметил и запомнил! Но откуда же этот сириец мог узнать твое имя? – насторожилась Никарета. – Ведь ты назвалась Тимандрой только здесь?

– Прости, госпожа, – виновато склонила голову девушка. – Это мое настоящее имя. Я взяла имя Идомены только в Пирее. И потом опять назвалась Тимандрой.

– Ох, что же нам делать? – заломила руки верховная жрица. – Брать новое имя? Нет, все это такая мелочь по сравнению с гибелью Титоса…

– Титос, Титос! – расплакалась Тимандра. – О боги, он был так добр ко всем нам, а я погубила его!

– Успокойся, Тимандра, – проговорила Никарета, беря ее за руку. – И перестань корить себя. Все служители храма знают, что защита аулетрид, будущих жриц Афродиты, – их священный долг, за исполнение которого они отправятся в Элизий, [78] миновав поля асфоделей и другие пределы Аида. Думаю, сейчас Титос находится в царстве блаженных и не держит на тебя зла.

– Но, поскольку я не Титос и не нахожусь в царстве блаженных, то я держу на нее зло! Держу! – воскликнул Хорес, и Тимандра чуть ли не впервые всмотрелась в человека, который был хозяином Сардора.

Зло, сказал он? Он держат зло на Тимандру? Ну, это лукавство! Он не просто злился на Тиманду – он ненавидел ее. Эту ненависть девушка ощущала в каждом взгляде, в каждом взмахе ресниц, в каждом слове и жесте этого высокого, очень красивого сероглазого человека, который кого-то смутно напоминал Тимандре – только она никак не могла вспомнить, кого.

– Из-за этой распутной девки, которая выслужила себе своим немытым передком блестящую рекомендацию в школу гетер, я лишился раба, за которого заплатил немалые деньги! – сдавленно прорычал Хорес. – Немалые, можешь мне поверить, великая жрица! И сейчас я размышляю: а не потребовать ли мне для начала возмещения моего ущерба от храма?!

Никарета взглянула на него с таким изумлением, что с губ Хореса сорвалась ядовитая усмешка: