Меч Эроса

Девушки, пересмеивались, переглядывались. Кто смущался, кто только изображал смущение, но все слушали с любопытством. На этой матиоме каждая из аулетрид рассказывала об обычаях своей родины и обрядах разрушения девственности. Это было настолько интересно, что даже верховная жрица явилась на матиому и села рядом с наставницей, слушая так же внимательно, как аулетриды. Рассказ Лавинии, завершающий матиому, изобиловал непристойностями, как никакой другой!

– У нас в Тирене, – гордо продолжала та, – не видят ничего зазорного и в том, что какая-нибудь пара даже во время пирушки вдруг начинает любострастничать прямо около стола, и неважно, это мужчина и женщина или двое мужчин. Если гость приходит в дом, ему предлагают на выбор женщин, девушек или юношей, и никому в голову не придет устыдиться или отказать. Я и сама даже не припомню, когда развязала свой пояс, да и не знаю, был ли он у меня. – Лавиния хихикнула. – У нас в Тирене больше всего почитается Афродита Филомедея [84], а она стыдливости не терпит. У нас, можно сказать, всякая женщина и жена – порна, однако мне хотелось как-то выделиться из них, хотелось стать самой лучшей, а потому я и отправилась в школу гетер. Однако, да простит меня великая жрица, – Лавиния отвесила в сторону Никареты не слишком почтительный, а довольно издевательский поклон, – некоторые порядки в славном городе Коринфе меня огорчили. Здесь, например, нет ни одного куреаса [85], который держал бы лавку для уничтожения волос на теле. Ах, если бы вы только знали, сколько таких лавок в Тирене! – Лавиния восторженно всплеснула руками. – Люди заходят туда и позволяют мастерам обрабатывать любую часть своего тела любым способом, ничуть не стесняясь прохожих. Можно сжигать волосы с помощью тлеющего трута, можно выщипывать пинцетом, можно смазывать особой пастой…

– Вы все это научитесь делать сами и научите своих рабынь и служанок, перебила ее Никарета. – Кстати, девушки, когда начнутся матиомы по удалению волос, непременно позовите на них своих прислужниц: они должны все уметь делать так же хорошо, как вы сами. Между прочим, лавки куреасов в Коринфе тоже есть, но открыты они только в базарные дни с западной стороны агоры. Ты плохо искала, Лавиния!

– Слушай, Тимандра, а где Эфимия? – тихонько шепнула Адония. – Я ее уже третий день не вижу…

– Она отпросилась к родным – ее тетушка заболела, – чуть слышно ответила Тимандра. – Правда, она собиралась отсутствовать только день, да вот что-то задержалась. Наверное, тетушка тяжело больна.

Тимандра вздохнула. Она очень скучала по Эфимии. Она была скромна, услужлива – и очень умна. С ней рядом Тимандра чувствовала себя словно около родной сестры. Правда, иногда Эфимия вела себя довольно странно. Когда разгневанная Тимандра принялась рассказывать ей о ссоре с этим ужасным человеком, Хоресом Евпаптридом, Эфимия почему-то заплакала.

– Что ты? – удивилась Тимандра. – Меня совершенно не волнуют ни он, ни его обвинения!

– Но он волнует твое сердце, – всхлипнула Эфимия. – Я вижу это!

– Перестань, Эфимия! – рассердилась тогда Тимандра. – Ты слишком ненавидишь мужчин, вот и сходишь с ума, стоит только упомянуть кого-нибудь из них.

– Все беды женщин – от мужчин, – убежденно сказала Эфимия. – И лучше бы тебе не думать про Хореса Евпатрида!..

– Может быть, надо навестить ее родственников? – перебил мысли Тимандры шепот Адонии.

– Я уже думала об этом, – кивнула в ответ Тимандра. – Спрошу разрешения у верховной жрицы…

– Хватит болтать, критянка! – послышался резкий окрик Лавинии. – Наставница и верховная жрица, почему вы ее не наказываете? Я-то ведь молчала, слушая ее скучнейший рассказ о том, как девственниц ан Крите сажают на восковой Фаллу! Хотя мне очень хотелось тебя прервать и заявить, что это – воистину! – дурацкий обычай. Как можно что-то почувствовать на восковом фаллосе?! Теперь понятно, почему Тимандра страдает психротитой! [86]

– Откуда тебе знать, чем страдает Тимандра?! – изумилась Никарета. – Это предстоит выяснить только на матиомах по любовному искусству. На днях приезжает новая наставница – ее зовут Аспазия.

– Аспазия? – недоверчиво переспросила Тимандра, однако, похоже, больше никого это имя не удивило. Впрочем, понятно, почему: ведь никто из девушек, кроме Тимандры, не бывал в Афинах, а значит, не слышал о блистательной гетере, которая стала возлюбленной Перикла, афинского политика. Она равно славилась своим умом и любовной изощренностью и была воистину гордостью школы гетер, в которой обучалась с десяток лет назад. В ту пору они дружили с Кимоун, и та, сделавшись верховной жрицей, охотно пригласила бывшую подругу немного побыть наставницей аулетрид в самом любовном искусстве – владению губами и лоном.

– Аспазия очаровательна, очень добра и вам понравится, – сообщила Никарета. – А теперь вы все идите на ужин – и спать! И той, которая после наступления темноты выйдет из доматио, не поздоровится.