Меч Эроса

– Хорошо, – тоненьким, жалобным голоском проныла Алепо, осторожно продвигаясь к выходу. – Так и быть, я оставлю тебе денег. Их хватит надолго и тебе, и Родоклее. И… и вы обе можете пока жить здесь. Только никого сюда больше не водите, иначе вы погубите и меня, и себя. И не ищите меня!

С этими словами, сопровождаемыми глухим рыданием, Алепо выбежала вон.

Фирио с такой злостью шарахнула кулаком по лавке, что та раскололась пополам.

Родоклея, которая очень боялась, что следующий удар придется ей по голове, возмечтала было тоже удрать, однако куда ей было идти? Где жить? Что есть?!

А ведь можно было броситься к Идомене, то есть к Тимандре, молить о пощаде… она добрая девушка, уж наверное простила бы свою старую знкомую, благодарая которой жила некогда припеваючи… И если хорошенько подумать, можно было бы всю вино за гибель ее служанки свалить на Фирио! Тимандра отдала бы Фирио стражникам, ту распяли бы на городской стене – и Родоклея стала бы свободной. Она могла бы пригодиться Тимандре, когда она станет настоящей гетерой. Ей же надо будет искать богатых пкровителей, а кто лучше, чем Родоклея, сумеет найти их?! Она ведь истинная сводня!

А может быть, еще не поздно? Настанет ночь – и Родоклея постарается сбежать отсюда и отправиться к храму Афродиты. Конечно, конечно, Идмена, то есть Тимандра, поможет ей. Но сначала нужно как следует поесть. Она так проголодалась…

Родоклея подползла к блюду с едой, откинула чистую тряпицу, его прикрывавшую, увидела вареную курицу – и на душе стало немножко полегче.

Забившись в угол, она грызла вареную куриную ножку, стараясь наесться поскорей и исподтишка поглядядывая на угрюмое, страшное лицо Фирио. Ее молчание пугало Родоклею, пожалуй, даже больше воплей и ругани!

Ох, кажется сейчас она набросится на единственную жертву, которая у нее под рукой, – на Родоклею…

Бедняга затряслась от страха. Что бы такое сказать? Чем отвлечь Фирио? Как назло, ничего не шло в голову, кроме появления Идомены на агоре. Но об этом уж точно нельзя говорить Фирио! Нельзя!

Родоклея прикусила себе язык – и в это мгновение вполне поняла, какие муки испытывал брадобрей царя Мидаса! Как известно, у этого царя, прогневившего самого Аполлона, в одночасье выросли ослиные уши, и брадобрей это, конечно, увидел. Однако царь заставил его поклясться, что тот никому, ни одному человеку на свете, не откроет этой позорной тайны под страхом смерти. Но бедный брадобрей не мог ни есть, ни спать из-за желания непременно проболтаться. Тогда, не в силах более держать язык за зубами, он вырыл в песке ямку и прошептал, наклонившись к ней: «У царя Мидаса ослиные уши!» Он успокоил свой зудящий язык, да и клятву вроде бы не нарушил: секрет-то никому из людей не разболтал! Однако из ямки вырос тростник, который своим шелестом и разнес эту тайну всему свету.

Вот так же, как у Мидасова брадобрея, чесался язык у Родоклеи. И дочесался-таки…

– Знаешь, кого я сегодня видела? – внезапно заговорила она, пытаясь остановить себя, но не в силах это сделать. – Нашу Идомену! Мы с тобой совершенно о ней позабыли, а ведь она припеваючи живет в школе гетер. Эта девка, которую ты угомонила, оказывается, была ее служанкой! И вот сегодня Идомена – теперь ее зовут Тимандрой! – приходила на агору, надеясь найти тех, кто о ней что-нибудь знает. Я оттуда опрометью убежала, потому что Тимандру сопровождали стражники архонта. Оказывается, в школе гетер убили евнуха, ведающего наказаниями, и поэтому аулетрид некому сопровождать при выходах в город…

«Что я натворила?! Что я наговорила?!» – в ужасе подумала сводня и наконец-то смогла прикусить свой предательский язык.

Фирио медленно повернула голову, и Родоклее померещился проблеск оживления в ее мертвенно-черных, страшных глазах.

– Нет евнуха? – чуть слышно проговорила Фирио. – Нет человека, который ведает наказаниями? Школа гетер… девушки… и там нет мужчины, который бы их сек изо всей силы? Нет евнуха?! Ну так он будет у них! И я отомщу Идомене, или этой, как ее там, Тимандре! А потом доберусь и до милой моей Алепо…

И она захохотала так громко и злорадно, что у Родоклеи все съеденное поднялось из желудка и встало поперек горла.

Она закашлялась, но Фирио хлопнула ее по спине, да с такой силой, что Родоклея едва не испустила дух.

Когда несчастная сводня продышалась, то обнаружила, что Фирио сцапала ее за руки, поставила меж своих колен и вроде бы не собирается отпускать.

– Ты сыта? – с издевкой спросила Фирио. – Ну и хорошо! В следующий раз тебе не слишком-то скоро придется поесть. А чтобы было что пожевать, если проголодаешься, я дам тебе жвачку.

И она, стиснув гордо Родоклеи, запихала в открывшийся рот какую-то тряпку. Затем, сноровисто обмотав руки ошеломленной сводни веревкой, Фирио схватив ее за загривок, словно нашкодившую кошку, и подволокла к подполу. Откинула крышку – и швырнула Родоклею в каменистую, довольно глубокую яму.