Меч Господа нашего 3. Помни имя свое

Все восемь задержанных — были русскими. Чеченцев — кого отправили в больницу, кого отпустили домой с наказом завтра явиться в РОВД. Школе был нанесен серьезный ущерб — выбили стекла, разломали мебель — дрались обломками мебели, бросали друг в друга цветочные горшки. Разгромили оказавшийся рядом кабинет физики. Учителю труда, который попытался остановить драку — он был единственным мужчиной, оказавшимся в тот день и час в школе — пробили голову и он лежал в больнице. Еще одну, прибежавшую учительницу, которая жила напротив школы — спустили с лестницы и чуть не затоптали. Подожгли шторы в одном из кабинетов, хорошо, что не занялось. По тому крылу второго этажа, в котором дрались — как Мамай прошел.

Но этого он ничего не знал. Пришел в себя уже в бобике, в который их запихали восемь человек…

Потом их стали разводить по кабинетам. Ночью в ГУВД дознавателей не сыскать, только милиционеры дежурной смены — а из них дознаватели более чем хреновые. Их разводили по кабинетам и приковывали наручниками к стульям. До утра.

Он так и просидел до утра в пустом кабинете. Потом — пришел милиционер, который и должен был дознаваться по его делу. Большой, жирный, рыхлый, похожий на поросенка, плохо выбритый. От него с самого утра несло потом.

Закончив с оформлением шапки протокола, милиционер отложил ручку в сторону. Подслеповато уставился на него… очки, что ли разбил?

— Кто начал драку?

— Не знаю.

— За что ты ударил Цагараева гантелей по голове?

— Я не бил.

— В твоей куртке нашли гантель.

— Я никого не бил.

Мент блефовал и отчаянно. Он был русским — но давно был на подкормке у чеченцев, у организованной преступности. Пока русские пацаны сидели прикованные к стульям в кабинетах Грозненского ГУВД — по всему городу, по их району разъезжали машины. Срочно собирали показания, тут же учили, что надо говорить, чтобы избежать ответственности. Брали с родителей деньги и обещания заплатить. Русским — никто помогать и не думал, русские — сами по себе. Русские верят в силу закона — чеченцы в силу дружбы и тейпа.

К тому же — за такой допрос, если узнает прокуратура — можно и самому на скамью подсудимых сесть. Но мент знал — все уже схвачено. Того, кто играет по правилам — в беде не оставят.

— Ты ударил Цагараева гантелей спрятанной в кармане куртки, по голове. Потом ты ударил кулаком в лицо Дахадаева. Они тебя оскорбили? Если скажешь правду, обойдешься предупреждением. Ну и… поработать придется, восстанавливать то, что вы сломали. Если нет — пойдешь доучиваться в спецшколу. А потом — и тюрьма.

— Я никого не бил.

— Цагараев сейчас в больнице, в реанимации (это было неправдой), если он умрет, пойдешь под суд. За убийство с четырнадцати судят. Пойдешь в тюрьму.

— Я никого не бил.

Мент снял со вздохом телефонную трубку, набрал короткий, внутренний номер.

— Это Белых. Забирайте тут у меня…

Его отстегнули от стула — и тут же пристегнули наручниками руки одну к другой. Один из милиционеров ударил его в живот, а другой — вздернул скованные сзади руки так, чтобы руки выворачивались назад. В таком состоянии — его потащили вниз, в подвал.

В подвале — не было ничего, ни окон, ни мебели. Только лампочка за решеткой, как в камере и небольшой стол.

Его швырнули на пол, один из милиционеров разбежался, насколько позволяла камера и коридор, и ударил его ногой. Второй его остановил.

— Погоди, Бислан. Давай, надо поговорить с русистом. Подохнет тут — потом нам работы прибавится, да… Принеси стул для русиста.

— Вот еще — гортанно сказал Бислан, молодой мент-лимитчик из горных сел — пусть на полу лежит как собака, да…

— Принеси, принеси.

Что-то проворчав, Бислан принес стул, Михаила посадили на стул. Голова у него уже шла кругом, почему-то сильно болел нос, хотя он не помнил, чтобы по нему били.

— Слушай сюда, русист! — второй мент, постарше, поднял его голову за волосы — ты знаешь, на кого ты руку поднял? Ты знаешь, кого ты по голове ударил? У этого пацана брат большой человек. Авторитетный человек, да… Так что — тебе лучше признаться. Если признаешься, скажешь, что он твою мать оскорбил, и ты его за это ударил — отделаешься условным, да… А если нет — мы тебя бить не будем. Мы тебя в камеру посадим, да. Ты на больших людей руку поднял, а в камере люди плохие сидят[129]. Если им скажут, они тебя женщиной сделают, да…

Михаил молчал.

— Ну, русский? Хочешь стать женщина, а?

— Я никого не бил…