Меч Господа нашего 3. Помни имя свое

— Д'адита! — он вспомнил нужное слово по-чеченски, заколотил по двери кулаком — Д'адита!

Среднего роста, пожилой, лысоватый, с волчьими глазами водитель открыл дверь машины.

— Садись — по-русски сказал он.

Северная Осетия. Беслан, Улица Коминтерна. Школа № 1 1 сентября 2004 года

Тот, кто звонил, не рассчитал одно — шахидка была не в зале, и не рядом с ним. Она вышла и отошла довольно далеко, чтобы позвонить…

Кроме террористки погибли двое заложников — мужчин, работающих на возведении баррикад, шестеро получили ранения разной степени тяжести. Один из террористов смертельно ранен, еще один ранен, но не так тяжело. Террористы думают, что начался штурм и начинают стрелять, от пуль получают ранения еще несколько заложников. Там, где подорвалась шахидка, вся стена забрызгана кровью, кричит от боли умирающий террорист, но вот чудо — один из заложников, находящихся в нескольких метрах от эпицентра не пострадал совершенно! Обычно — пояса шахидов куда мощнее и производят куда более страшные разрушения.

Немного восстановив порядок, террористы дают приказ выкинуть на улицу расстрелянных ранее заложников — мужчин. Когда выбрасывали трупы — одному из заложников удается бежать.

Время идет своим чередом. Когда заложники начинают постепенно выходить из-под контроля, одного из заложников выводят на середину зала и приставляют к голове ствол. В коридорах — мужчин — заложников заставляют строить баррикады и говорят, что скоро всех расстреляют.

Один из мужчин — заложников по имени Казбек Дзарасов строя баррикаду спрашивает одного из террористов — почему они не отпустят хотя бы детей, ведь дети ничего не понимают и по всем кавказским традициям не участвуют в войне. Террорист отвечает: им и не надо ничего понимать, довольно того, чтобы они подохли.

Примерно в полночь главный переговорщик, детский врач по имени Леонид Рашаль, который вел переговоры и при захвате заложников в театральном центре на Дубровке набирает номер террористов. Ему просто и незатейливо объясняют правила: отключите телефон — расстреливаем заложников, увидим солдат — расстреливаем заложников, выключите свет — расстреливаем заложников. Рашаль спрашивает — вы разве не знаете, как часто отключают свет. После недолгого молчания террорист говорит — три минуты. Если через три минуты после отключения свет не включат — будет стрельба. И если один подойдешь (без президентов Ингушетии и Осетии) — к школе — расстреляем.

Рашаль пытается завязать переговоры, ему нужно договориться об освобождении хотя бы части заложников или о передаче им еды и воды (до этого террористы сказали, что заложники объявили голодовку, протестуя против политики правительства России на Кавказе и им не нужны ни еда ни вода). И вот тут — впервые внешне спокойный террорист срывается. Следует истерический крик: «Пошел ты, жидовская морда, ты нам один не нужен! Подойдешь к школе один — будешь труп!»

Становится понятно, что цели у террористов совершенно другие, не такие, как в предыдущих терактах. Дети — только предлог.

Но от этого никому не легче.

Тем временем — в гостинице срочно доставленные из Москвы «местные авторитеты» во главе с М. М. Гуцериевым, крупным бизнесменом — пьют водку. Они ничего не могут сделать. Им страшно…

Владимир Ходов. Активный боевик Самый жестокий из всех

Владимир Ходов не был с детства мусульманином, он не был ни осетином, ни чеченцем — его мать привезла его в Осетию с Украины, когда маленькому Володе было три года, тогда это было нормально. Они поселились в деревне Эльхотово, мусульманской деревне на границе с Кабардино-Балкарией, на улице Сортово 17, в двухэтажном доме барачного типа. Приемный отец Ходова служил в инженерных войсках, мать работала медсестрой. Это была нормальная советская многонациональная семья.

Володя учился средне, самые лучшие отметки были по русскому и литературе. Среди сверстников был необщителен, замкнут, часто болел. Часто ходил в библиотеку и читал книги, обожал читать энциклопедию, которая там была.

В одна тысяча девятьсот девяносто восьмом году Ходов преступает закон — в Майкопе он совершает изнасилование, его объявляют в розыск. Старший брат, Борис — сидит в тюрьме за убийство — восемь лет, убийство он совершил в шестнадцать. Он освобождается в начале две тысячи третьего — чтобы меньше чем через год погибнуть…

— Стоять, лицом к стене.

Произносящий это конвоир страдает насморком, отчего говор у него получается «в нос», неразборчивый. Он привычно придерживает конвоируемого за плечо, не глядя, безошибочно попадает ключом в прорезь замка, который помнит еще сталинские времена. Да, умели тогда вещи делать, не то что сейчас.

— Проходим. Стоять.

Дверь захлопывается.

— Вперед.