Меч и корона

Я застыла не дыша. Не этого ли я и боюсь? Непреодолимого желания принадлежать ему, какие бы условия он ни предложил? Если я люблю его, придется соответствовать тому образцу супруги, который видел для себя Анри. Приемлемо ли это для меня? Но я не видела разумного выбора.

— Выходите за меня, Элеонора.

Так и есть: не ласковая просьба, а настойчивое требование.

Я медленно, глубоко дышала. Очень хотелось уклониться от прямого ответа. Я улыбнулась, и он понял, что я решила.

— Умница! Вот все и решено. — Неожиданно Анри просто засиял. — А вас это привлекает, Элеонора? Стать Супругой Дьявола? После Благочестивого Людовика!

— Ваше предложение весьма интересно.

Я машинально подняла руку и погладила его по щеке, словно всю жизнь так и делала.

Улыбка тут же сбежала с его лица. Анри перехватил мою руку и сжал.

— Богом прошу, Элеонора, я же и так натянут, как струна!

Не задумываясь о том, что его кольчуга причиняет мне неудобство, он крепко прижал меня к себе, заставил подняться на носки, не оставив ни малейших сомнений в том, что жаждет меня изо всех сил.

— Я сейчас лучше уйду. Когда вернусь, мы обвенчаемся. И на этот раз я не уеду, не оставив вам залога моих намерений. До сих пор я и так был слишком терпелив. Но больше этого не будет, великолепная моя герцогиня Аквитанская!

Он поцеловал меня в губы, впервые настоящим страстным поцелуем. Его сильные прохладные губы действовали уверенно, раздвигая мои уста, пока язык не соприкоснулся с языком. Как поразительно этот поцелуй был похож на самого Анри! Откровенный, властный, утверждающий. Теперь я принадлежу ему.

— И не вздумайте искать предлоги увильнуть, едва я выеду из ворот вашего замка! — предупредил он, вздернул голову и поставил меня снова на пол. — Вы же знаете: я не приму никакого отказа.

Боюсь, это я хорошо понимала. Губами он соблазнял точно как дьявол.

Да, быть мне Супругой Дьявола.

Я простилась с ним на парадном дворе, где уже выстроились анжуйские конники. Меня огорчало, что Анри уезжает так скоро, но и просить его остаться я еще не была готова. Раз его ждут более важные дела, пусть так и будет. Он уже вскочил в седло. Я взглянула в его оживленное лицо и вспомнила, что мы не коснулись еще одного вопроса, а я должна его задать — неохотно, но этот вопрос необходимо прояснить до конца. Не думаю, что Анри станет порицать меня за откровенность. Я взялась за повод, придерживая его коня, однако не забывая о своих ногах, на которые могли наступить нетерпеливые копыта.

— Отец знал о вашем намерении жениться на мне? — резко спросила я.

— Знал. Я сказал ему об этом. Потому-то он и согласился уступить Вексен. Поначалу ворчал, спорил, но в конце концов согласился с моими доводами.

Как я и предполагала.

— А то я было подумала…

— Я знаю, о чем выдумаете.

Он протянул свою руку, еще не закрытую кольчужной рукавицей, и неожиданно нежно коснулся моей щеки. Я подняла бровь, пытаясь прочитать мысли по его лицу, не сумела, и его ответ потряс меня:

— Отец говорил, что я не должен на вас жениться, потому что его собственные взаимоотношения с вами… Да черт побери! Зачем ходить вокруг да около? Потому что вы разделяли с ним ложе. Или он разделял с вами, раз уж дело происходило в вашем замке.

— Ах! — Вот оно и всплыло, средь бела дня. — И вы ему поверили?

— Поверил. Я и так давно знал об этом.

Я почувствовала, как румянец жаркой волной залил мои щеки.

— Для вас это важно?

— Нет. Я не вижу в отце соперника, коль речь идет о вашей любви. Если бы между нами встали все наши бывшие возлюбленные, то вам, Элеонора, пришлось бы смириться с целой толпой моих. Я не давал обетов целомудрия.

Жеребец беспокойно заплясал под всадником, и это позволило мне уйти от ответа.

— Вы любили его? — дружелюбным тоном спросил Анри.

— Нет.

— Он вас соблазнил?

— Тоже нет. Я своей волей пришла к нему на ложе.

— Должно быть, у вас были на то свои причины. Да и любая женщина, если она замужем за Людовиком, имеет свои причины искать утешения на стороне. Что ж, отца теперь нет, а вы помолвлены со мной. — Он впился в меня взглядом. — Раз уж мы стали обнажаться друг перед другом… Ходили другие слухи, Элеонора, — из Палестины. Из Антиохии.

Конечно, он не мог об этом не слышать. Какие бы то ни было объяснения не шли у меня с языка. Мне претило объяснять все, что было связано с Раймундом, и не хотелось рушить хрупкие еще отношения с анжуйцем.

— Враги мои пользовались любой возможностью разукрасить сплетнями каждый мой шаг, — вот и все, что я смогла сказать.

— Сплетни имеют прискорбное свойство распространяться и отравлять все вокруг, как зловоние гнилого мяса, — откликнулся Анри тоном, сухим, как земля Аквитании в разгар жаркого лета, — так, словно и не заметил моей растерянности. — Я не стану больше спрашивать вас об Антиохии, Элеонора. Это все в прошлом и для меня не играет никакой роли. Думаю, и для вас тоже.

Спазмы перестали душить меня.

— Но теперь вы принадлежите мне, — добавил он. — Вот об этом не забывайте.