Меч и Крест

— Да пошел ты… — выплюнула взбешенная Чуб. — Здесь, между прочим, еще и музей. А в музей можно ходить в чем угодно! Понял? — И развернувшись на каблуках ботинок, побежала вслед за исчезнувшей Машей, чувствуя, что сейчас взорвется от злости.

— Одна уже доходилась! Безбожница, — угрожающе взревел поп ей вслед.

«Рита? А что если это он?» — затормозила Чуб и, оглянувшись, увидела, что тот смотрит ей вслед взглядом непримиримой средневековой инквизиции.

«Пришла к нему ночью девушка в короткой юбке, он ее и грохнул, фанатик! А Бог увидел сверху, как он Риту режет, и земля содрогнулась…

Фу, фигня!

Хотя… Ведь замок в дверях был не взломан. Его открывали ключом. А ключ мог быть только…»

— Здравствуй! Я — Митя.

Даша испуганно вздрогнула.

С внешней стороны ворот, стыдливо прижимаясь к стене забора, стоял все тот же улыбчатый сумасшедший, похожий на кокетливого балованного ребенка.

— Ну тебя, дурак, напугал! — буркнула Чуб.

— Таким, как ты, нельзя от нас зарекаться, — ответил он, улыбаясь.

— Че?

— Он на всех кричит. Но дядя Киря сказал, чтобы я его не слушал, потому что я и сам — человек Божий. И картину мне в церкви показал, которую художник с нас рисовал…

— С кого это вас? — Возмущение все еще бурлило в ней, понемногу утихая.

Сумасшедший, как ни странно, был каким-то умиротворяющим — с беззлобными детскими глазами.

— С тех, кто жил в нашем доме, потому что мы к Богу ближе, — с готовностью разъяснил ей он.

— В сумасшедшем доме?

— Ага.

— Ясно. — Даша заметила, что одет убогий не так уж плохо, просто хрестоматийные Lee и футболка из Benettona обвисают на нем мешком. — А что еще тебе твой дядя рассказывал?

— Много чего, — похвастался Митя, кривя голову набок и закатывая глаза. — Сказал, что эта земля — плохая. И маме Бога тут не место. Лучше бы, говорит, ее в музее повесили…

— Так ты видел ее? — заинтриговалась Чуб. — И какая она, расскажи!

— Красивая очень, — с чувством сказал сумасшедший. — А глаза темные-темные. Без дна!

— Точно — Катя! — вывела Землепотрясная. — Ладно, пока. Некогда мне. Лечись, Митя! Ты — хороший парень.

* * *

Под землей Маше стало не по себе. Но это ощущение быстро прошло, и фонарь успокоился в ее руке. Раньше, когда она была маленькой, отец не раз брал ее с собой в «Подземное царство», и с тех пор здесь мало что изменилось — толстые змеи труб, убегающих в никуда, грязь и иллюзия загадки, рожденная темнотой и бесконечностью коридора.

«А еще здесь наверняка водятся крысы. Но об этом лучше сейчас не думать…»

Ковалева повесила фонарь на шею и достала из рюкзака свечу и кусочек мела.

Маленький дачный фонарик был бессилен перед безразмерной темнотой, как соломинка молочая, — его прямолинейный луч высвечивал только крохотные фрагменты. Но свеча сразу же дала округлый, равномерный свет — свеча умиротворяла.

Когда-то, держа такую же прихваченную из дома романтическую свечу в руках, десятилетняя Маша отправилась путешествовать по подземным коридорам, потрясенная разрешением отца, отпустившим ее в это волшебное, бесконечное путешествие.

Она шла и шла, совершенно одна, вдохновенно прислушиваясь к хрусту своих шагов, и перед каждым поворотом ее сердце обрывалось от страха и предчувствия чуда. И лишь десять лет спустя, сопоставив факты, она поняла причину столь чудесной отцовской беззаботности: он отпустил ее гулять по подвалам Контрактовых рядов, квадратных и герметичных, где заблудиться было попросту невозможно.

Маша медленно двинулась вперед, скрупулезно отмечая свой путь меловыми крестами и тщательно оглядываясь по сторонам, безуспешно тщась отыскать здесь нечто, что дало бы ей ключ к разгадке или хотя бы к размышлениям о ней.

«Я — как и мой отец, которому всегда больше всех надо», — неожиданно подумала она.

Туннель вильнул темным ответвлением коридора. Сколько она шла? Маша забыла посмотреть на часы, а под землей — это ощущение она помнила с детства — время словно останавливалось, становясь густым и неподвижным.

В конце подземелья прорисовались обвитые темнотой ворота.

Те самые — других здесь быть просто не могло.

Маша остановилась, набираясь мужества, — в отличие от тривиального городского коллектора, Кирилловские пещеры были опасной зоной.

«Но ведь именно ради них я и пришла сюда! — напомнила себе она. — Или все же стоит дождаться Дашу?»

Внезапно ее сердце подпрыгнуло. На стенах заплясал свет, и послышались чьи-то шаги — не Дашины, — слишком неосторожные, убежденные в собственной правоте, такими ходят только по знакомым дорожкам.

Маша Ковалева глупо замерла на месте: в лучшем случае это милиция, которая выдворит ее отсюда за шкирку. В худшем…

«Я пропала!»

Из-за ворот выскользнули двое. Их лица, искаженные темными тенями, показались ей страшными — нечеловеческими. Но на головах были знакомые рабочие каски с фонариками на лбу.

— О! О! — сказал один.

— Стой! — крикнул другой.

Но Маша и так не могла бежать: все неожиданное и внезапное мгновенно парализовывало ее, тупо и безнадежно. Двое шли к ней, похабно улыбаясь. Один (тот, кто сказал «О!»), в испачканной полосатой рубахе, приблизился к «подземной царевне» вплотную.