Меч и Крест

Даша недоуменно развернулась и увидела, что та стоит, отделенная от них красным ковром из собственной крови, сладко потягиваясь, как громадная и довольная кошка.

— А как ты думаешь, — злорадно пропела она, — почему этой девке снились мои сны?

— Ты? — страшно спросила Маша. — Ты?!

— Я, — усмехнулась Катя, уже не бывшая Катей.

— Кылына! Но это невозможно! Ты умерла!

— Смерти нет, — надменно обронила умершая.

— Да, конечно, — блекло согласилась Ковалева. — Но как? Как?!

— Как только сорвала его глупый оберег…

— Как я не догадалась! — ахнула Чуб, до которой дошла, в конце концов, суть происходящего. — Ведь Белладонна говорила: кот слушается только Кылыну! Но это невозможно!

— Нет, нет, — затрясла головой Маша. — Катя пыталась мне помочь… Днем она была настоящей!

— Но не ночью, — спокойно объяснила ей не Катя. — Не в беспамятстве. И лишь до тех пор, пока была невинной. Стоило ей убить…

— Два бычьих сердца. Передозировка! — жалобно всхлипнула Даша Чуб. — Это Бегемот! И книгу изодрал он…

— …потому что там был твой портрет! — завершила за нее Маша, указывая обличающей рукой в сторону невозможного иконостаса.

— Нет, — улыбнулась ей не Катя, — потому что там не было моего портрета!

— Сатанинская мадонна? — убежденно предположила Ковалева и по ее лицу поняла, что попала в точку.

— Он нашел ее. Нашел мое капище! И попытался меня остановить… Но он всегда недооценивал человека. Видит Бог, — сладко зажмурилась не Катя, — как я люблю людей! Даже вас… Только ради таких, как вы, я и работала в этом убогом «Центрѣ». Какое это счастье смотреть, как ради крохотной выгоды, малюсенькой любви, случайной похоти вы мгновенно отбрасываете всю эту христианскую шелуху и становитесь такими, какими вас сотворила Мать. Он никогда, никогда не изменит вас! Сколько бы он вам ни врал… — с вызовом сообщила она круглому потолку.

— Ты говоришь о Мире? — тихо спросила Маша. — Ты дала ему ключ от церкви? Один из наших ключей.

— Он хотел получить клад, — с удовольствием уточнила женщина. — И он получил бы его, в обмен на то, что хотела я. Двух слепых…

— Ты врешь! Ты обманула его!

— Неужели? — беззлобно ухмыльнулась та. — А разве вы не получили все, зачем пришли ко мне? И ты, и ты, и она… — Не Катя легко ткнула себя пальцем в Катину грудь. — Разве она не избавилась от конкурентов? И разве не полюбил тебя тот, кого любила ты? И не ты ли присушила своего друга, а вместе с ним и парня «этой стервозы»? И разве она не «облезла»?! — Кылына самозабвенно рассмеялась Даше в лицо Катиными губами. — Вы получили все, о чем мечтали! — подвела неоспоримый итог она. — И честно заплатили по счетам. И он заплатил. И его последователи, вопреки его приказу, решившие закончить обряд и убить меня, заплатят за это тоже! Но перед тем они получат то, за что внесли плату!

* * *

— Все. Самое страшное позади, — полосатый Олег заговорил первым.

В его словах было опасливое облегчение. И Кока понял, что тот имеет в виду не столько оставленный за плечами «самый страшный» участок подземелья, сколько смерти — смерти, страшные и отупляющие. И самую страшную — последнюю!

— А она была красивая, да? — натужно сказал Олег.

— Да, красивая, — угрюмо процедил сквозь зубы Кока. — Даже жалко… И времени трахнуть не было, — с неподдельной жалостью выдохнул он. — Такая баба пропала…

— А ту, первую, не жаль?

— Да ну, она дура была, — отмахнулся тот. — Визжала, грозила, что ее папа нас найдет. Помнишь? Во дура!

— А ты веришь, веришь, что теперь… — Полосатый скрутил недовольные губы. — В этот клад, короче? — выдавил он.

— Не знаю. А ты?

— И я не знаю, — неудовлетворенно буркнул Олежа.

— Но Мир верил, — сказал Кока. — Серьезно верил. И че его вдруг понесло… Ведь стена уже треснула!

— Это он так сказал.

— Ща сами позырим! Бона!

Впереди обрисовалась черная пасть. Мир называл их зал капищем — дурное слово… Два луча из «звезд» на касках спутников одновременно скрестились и, нырнув в глубину вместе с владельцами касок, заскакали по серой поверхности бетона — стену разрывали глубокие рваные раны трещин.

— Ну надо же! — Кока рванул к стене и принялся гладить ее страстными, недоверчивыми, влюбленными движениями — как бабу. — Это ж бетон, точно, бетон был! Че ж он?..

Стена сладко крошилась под его рукой, впуская его в свои борозды. Бетон медленно осыпался, словно истлевший ракушечник, стоило надавить. И женская податливость неприступной стены принесла ему вдруг глубокое и острое, эротическое счастье.

Полосатый настороженно провел по стенке неверящей ладонью — как ни странно, она не была ни замогильно-холодной, ни сырой — горячей, точно растопленная докрасна деревенская печь.

— А ты не верил! — очумело брякнул Олег. Хотя сказать это должен был вовсе не он, а ему.

— Боже, какая же ты жаркая, а! — Кока восторженно подул на подушечки пальцев, забравшихся слишком глубоко в морщинистые складки.

Его пальцы покраснели. Нет, испачкались чем-то красным…

— Какое тебе «боже»? — едко одернул его Олежа. — Мир бы тебя…

— Дьявол, как горячо!