Как Дильшад ни напрягала зрение, она не видела ничего, кроме агатовой восточной ночи. Все-все было окрашено в черный цвет - розы, лепестки которых днем напоминают нежные девичьи губы; настурции, которые под солнцем похожи на невест в белых шелковых одеяниях; пышная сирень, гроздья которой на зорьке так схожи с бело-розовыми облачками; краснощекие яблоки, плавающие в бассейне.
Вода в бассейне была черна, как деготь. Каменные львы по краю бассейна, из пастей которых вырывались длинные дуги воды, тоже были черны. Черна была и мощная струя фонтана, бьющая из центра бассейна; наверху, потеряв силу, она рассыпалась, мревращаясь в горсти черных жемчужных зерен.
В саду не было слышно иных звуков, кроме плеска падающей воды. Лишь дремлющие на вершинах чинар аисты время от времени издавали странные гортанные звуки.
Дильшад под деревьями прошлась вокруг бассейна, но Фахреддииа не встретила, хотя во тьме каждый ствол кипариса мог бы сойти за юношу, пришедшего на ночное свидание.
Дильшад не видела Фахреддина, но Фахреддин видел Дильшад В то время как она бродила меж темных деревьев в надежде наткнуться на возлюбленного, он украдкой наблюдал за.
Вот из-за деревьев выплыла круглоликая луна. Темный сад преобразился. Ветерок, обычный для гянджинской ночи, подул сильнее, вороша, будто снопы колосьев, ее распущенные вэлосы.
Когда Дильшад с мыслью о Фахреддине пробиралась меж деревьев, их листочки, пользуясь случаем, прижимались, к ее нежному лицу и быстро-быстро целовали его. Ветки, обратившись в соперников ее возлюбленного, хватали, захлестывали стройную фигурку этой ночной пери, летящей на неназначенное свидание.
Дильшад остановилась у бассейна. Брызги от фонтана росинками засверкали на ее щеках.
Вдруг она услышала:
- Я здесь, Дильшад.
У девушки замерло сердце. О, как он был ей знаком - этот голос! Она привыкла слышать его здесь, у бассейна, в течение многих недель. Впрочем, этот голос слышался ей не только ночью, он преследовал ее даже днем, когда Фахреддин являлся ей в грезах.
Дильшад сделала несколько шагов к деревьям, Откуда ее позвали.
- Ах, это же сон! Ведь только ночью во сне можно видеть то, о чем часами грезишь днем! - вырвалось у нее.
В ответ на это девушка услышала:
- Нет, это не сон, прекрасная Дильшад. Подойди ко мне. Я здесь.
Дильшад бросилась к возлюбленному.
Фахреддин стоял недалеко от бассейна, прислонившись спиной к кипарису. О, какая это была радостная встреча!
Наконец Дильшад оторвала свои губы.от губ Фахреддина,
- Этой ночью я хотела тебя видеть больше, чем всегда, - сказала она. Ты мне очень нужен.
- Что-нибудь случилось?
- Подумай сам, разве жизнь во дворце проходит без происшествий? Когда ты узнаешь, что я сегодня услышала, ты будешь огорчен не меньше меня.
Фахреддин еще раз поцеловал ее в губы.
- Говори, моя Дильшад, говори. Может, мне удастся устранить причину твоей печали.
Дильшад залилась слезами.
- Ах, лучше бы уж меня вместе с другими девушками отправили в Багдад! Я думала: вот остаюсь на родине - и милый ветерок, пролетающий над Байлаканом, будет ласкать и мое лицо. Думала, что дыша, я буду упиваться прекрасным воздухом моей родины. Но теперь этот воздух отравлен ядом. Набиваясь в мои легкие, он причиняет мне муки. Я не чувствую себя счастливой оттого что осталась на родине. Меня ждет адская жизнь. Меня хотят бросить в объятия человека, которого я не люблю и не переношу. Меня хотят заживо похоронить.
Фахреддин взволнованно сжал руку возлюбленной.
- О чем ты говоришь, Дильшад?! Неужто Фахреддий умер? Подобное может случиться лишь после моей смерти. За кого тебя хотят отдать?
- Катиб51 эмира объяснился мне в любви. Разве это не равно для меня смерти?
- Какой катиб? Или у него нет имени?
- Есть, разумеется. Его звать Мухаким Ибн-Давуд. Это жадный, безобразный араб, которого я ненавижу всем сердцем.
- Не могу поверить!
- Это именно так. Того хочет жена эмира Сафийя-хатун. Она не желает, чтобы я оставалась во дворце, - ревнует к своему мужу, оскорбляет меня на каждом шагу. Сегодня Мухаким Ибн-Давуд подошел ко мне и сказал: "Ты будешь моей, Я люблю тебя. Если ты даже равнодушна ко мне - это ничего".
Дильшад заплакала еще сильней.
Фахреддин молча размышлял.
Девушка была взволнована и убита горем. Видя, что Фахреддин безмолвствует, она истолковала это как признак его растерянности и сказала сдавленным голосом:
- Я не буду принадлежать ему. Лучше умереть. Выйду ночью и брошусь в бассейн.
Фахреддин не решался открыть Дильшад свои планы. Но и молчать было нельзя, так как девушка могла принять его колебания за бессилие, впасть в еще большее отчаяние, что в конце концов привело бы ее к самоубийству.
- Не знаю, - сказал Фахреддин, - можно ли тебе открыть тайну? Сохранишь ли ты ее в своем сердце?
Дильшад вытерла слезы.