Меч и перо

– Конечно, сейчас пойдем, – ответила им Нагима и принялась пеленать младшенькую. После того, как все дети были готовы к встрече, они гурьбой пошли во двор. Из-за угла должен был появиться отец. Чингиз и Ильгиз приготовились, по обыкновению, повиснуть у него на шее. Но они напрасно прождали его весь вечер. На улице уже смеркалось, а главы семейства всё ещё не было. Как стемнело, Нагима завела детей домой. Накормила и уложила спать.

– Почему папа не идет? – гомонили дети. Редко было, чтобы отец приходил поздно. И даже если такое случалась, он всегда заранее предупреждал супругу.

– У папы, наверное, сегодня много важных дел, – Нагима старалась успокоить их. Но дети прислушивались к шагам во дворе, с надеждой, что вот-вот зайдёт отец и хотя бы поцелует их на ночь. Когда дети успокоились и заснули, Нагима в который раз посмотрела на часы. Стрелки показывали половину первого ночи. В этот момент она поняла, что в их жизни случилась что-то серьезное.

Женская интуиция Нагимы, а быть может, и просто её материнский инстинкт, смутно подсказал ей, что к её гнезду приближается какая-то беда. Повинуясь этому материнскому началу, она, словно голубка, попыталась защитить своих детей от этой неизвестности и, войдя в комнату, где спали дети, прижав руки к груди, где сильно и тревожно билось сердце, она тихо прошептала:

– Мои птенчики, что же такое случилась, что задерживается так поздно ваш отец? – Присев на край кроватки, где сладко спал, обняв своего брата, маленький Ильгиз, она в тревоге посмотрела на мальчиков. Не по годам смышленый Чингиз по интонации матери угадал, что волнение Нагимы перешло в состояние тревоги. Ему вдруг стало от этого страшно. Он захотел встать и обнять мать, прижаться к ней и почувствовать её тепло. Но он лежал в полном оцепенении. Её тревога невольно перешла к нему, и он не мог пошевелить даже пальцем. Нагима, глубоко вздохнув, снова обвела их взглядом, полным материнской любви, и, услышав во дворе какие-то звуки, вышла из детской комнаты. Чингиз определил, что это был скрежет машинных тормозов. Нагима же сразу поняла, что к подъезду подъехала неизвестная машина. Она подошла к окну, и, тихонько отодвинув шторку, посмотрела вниз. Эта была машина, прозванная в народе «воронком». Вот чего больше всего на свете боялась Нагима… Из машины вышел человек в кожаной куртке, за ним вышел Торокул. За все совместные годы жизни она хорошо изучила мужа, и от её взора не ускользнуло то, что он был поникшим и подавленным.

– Будьте дома и никуда не выезжайте без нашего разрешения, – со двора до её слуха донесся незнакомый и неприятный голос. – Если вы понадобитесь, мы Вас вызовем, – пробурчал он и, сев в машину, через открытое окно добавил: – Вам всё понятно?

– Понятно, – тихо ответил Торокул и краем глаза посмотрел на окна квартиры. На кухне горел свет. Машина, громко работая мотором, уехала, оставив Торокула наедине со своими мыслями. Он знал, что за шторами стоит Нагима и в тревоге смотрит на него. Он не ошибся. Что-то в сердце Торокула защемило. Это тоже было предчувствие того, что где-то притаилась неминуемая беда. Его мозг уже не первый день лихорадочно работал, ища решение, как не допустить её на порог своего дома. Но он пока не знал, как это сделать, потому что это зависело не от него. В стране, которую он истинно полюбил, шли непонятные процессы. Было странно, что они были направлены против тех, кто был душой и телом предан партии и революции. Ему ещё предстояло понять, что происходит, но сейчас надо было думать о семье.

Пока Торокул поднимался в квартиру, он решил, что первое, что можно сделать, чтобы обезопасить семью, – это отправить всех на родину, в Кыргызстан, в своё родовое село Шекер. Дети не были застрахованы от того, что после его ареста их распределят по сиротским домам. Этого он допустить не мог.

Поднявшись на третий этаж, Торокул потянул на себя входную дверь. Она была не заперта. На пороге стояла его Нагима.

– Что-то случилось? – вымолвила она сквозь волнение, и голос её дрогнул. Торокул молчал. Он молчал, потому что ему нечего было сказать. Да и то, что случилась непоправимое, Нагиме стало понятно по одному взгляду мужа. Она никогда не видела его таким растерянным и беспомощным. Стянув с ног хромовые сапоги, он, по обыкновению, прошел в столовую. На столе стоял подогретый ужин. Он не притронулся к нему. Задумчиво присев за круглый стол, он нежно погладил белоснежную скатерть и с грустью сказал: