– Тогда мы сможем заплатить. – Карл сделал вид, что не услышал дракона.
– Надейся – а я проверю. И узнаю, что с Дорией. Если смогу. Ты же отправляйся в Метрейль за покупками.
– Договорились. – Карл поднялся. – Пойду оседлаю свою кобылку – и в путь.
Ахира покачал головой:
– Нет. Подожди до темноты. Возьмешь с собой Уолтера.
– Я знаю, что ты мало смыслишь в лошадях, – раздраженно проговорил Карл, – но сажать двух человек наших габаритов на одну лошадь нельзя, даже если б так не палило солнце. А брать нового коня нельзя: его могут опознать. Так что лучше уж я поеду один – только я и моя лошадка. Я ее люблю. Вчера она меня просто выручила.
«Хочешь сказать, что я подвел».
«Именно».
Ахира осклабился:
– Начать с того, что на лошади ты не поедешь. Как стемнеет, Эллегон отнесет вас обоих и высадит неподалеку от Метрейля. Я хочу, чтобы Уолтер присмотрел за тобой. У тебя появилась дурная привычка влипать в неприятности. – Гном выхлебнул остатки кофе и аккуратно поставил кружку на камень. – Что до Эллегона, Карл, – тебе бы стоило быть потерпимее с теми, кого ты приручил.
Ночью я говорил с ним – и долго. У него есть свои причины… Проклятье, Карл, может, ему и триста лет, но по драконьим меркам он еще младенец. Ты же не станешь ожидать от ребенка, чтобы он поступал по-взрослому – тем паче когда он перепуган до полусмерти!
«Так и было. Я покажу тебе».
«Не надо. – Карл встал. – Убирайся из моих мозгов». – Однажды Эллегон уже открывал Карлу свой разум, дав ему ощутить, каково это – быть триста лет прикованным в Пандатавэйской выгребной яме. Дракон не в состоянии так отключаться от запахов, как человек. Три века вони… – «Возможно, у тебя и правда была причина… Просто
«Что же, пусть так…»
– Нет. – Ахира медленно покачал головой. – Карл
Не на…
Эллегон открыл свой разум.
…и полетел. В этом-то и заключался секрет: сами по себе драконьи крылья были слишком слабы, чтобы поднять его, – приходилось заглядывать внутрь себя и призывать на помощь крыльям внутренние силы.
Он медленно набирал высоту, кружа над скалистыми высотами Хейфонского кряжа, пока уступ, где он родился, не остался далеко внизу, а осколки скорлупы не начали походить на странные белые чешуйки.
Эллегон быстрей заработал крыльями, и ветер, свистя, забился вокруг. Потом он почувствовал, что устал, и почти перестал махать ими, так что едва удерживался на лету. Тут ему пришло в голову, что, если крыльев для полета недостаточно, возможно, они вообще не так уж и нужны; возможно, его внутренняя сила сама по себе сможет удерживать его в воздухе. Эллегон свернул крылья и целиком обратился к внутренней силе…
…И камнем рухнул с небес.
В панике он вновь распахнул крылья, бешено заработал ими, борясь с сопротивлением ветра, выгребая против воздушного потока, сбивая под собой воздух.
Какое-то мгновение казалось, что его отчаянная попытка безуспешна, но потом иззубренный пик словно бы застыл на месте – и начал медленно отдаляться.
Еще один урок выучен, подумал он. Оказывается, внутренняя сила сама по себе тоже не способна удержать его в воздухе. Было бы неплохо, если б кто-нибудь объяснил ему это вместо того, чтобы предоставить обучаться методом проб и ошибок – и горького опыта.
В миле под ним, будто приглашая, в тучах открылся прогал. Эллегон замахал крыльями медленней – пока не начал терять высоту, а тогда нырнул сквозь прогал, и ватный ковер белых облаков сделался серым потолком над его головой.
Под ним, от горизонта до горизонта, распласталась зеленая степь – однообразие ее нарушалось лишь серо-коричневой громадой Хейфона, синим маревом воды далеко на юге да грязно-бурым следом, что змеился по травам и через лес.
Что это за бурая полоса? Она прорезала лес, марала вершины пологих холмов, портила зелень. Она была неестественна, будто какая-то безмозглая – или не безмозглая? – сила непонятно зачем вознамерилась изуродовать край.
Непонятно. Зачем кому-то тратить время, вытаптывая на земле зелень, когда можно летать и любоваться ею – сверху?..
Странно… Эллегон чуть уменьшил поток внутренней силы, распластал крылья и скользнул к земле – присмотреться получше. По грязной полоске что-то двигалось…
Нет, он ошибся. Их все-таки не одна, а две. Обе четырехногие, хотя у меньшей передние лапы маленькие. Если она опустится на них, ее задняя часть задерется – и высоко. Что ж удивительного, что она предпочитает ездить на второй! Даже самое уродливое создание, вроде этого, не захочет выглядеть глупее, чем оно есть.
Но почему большее везет его? Возможно, меньшее – личинка, а большее – ее родитель.