Меч и Цитадель

Вечером, после того как мы вернулись в лагерь и позаботились о раненых, я спросил Гуасахта, решился бы он проделать то же самое снова или нет.

Гуасахт на время задумался.

– Заранее знать о появлении этих крылатых девиц я, сам понимаешь, никак не мог. Конечно, если вдуматься, это вполне естественно – ведь золота там, в повозке, хватило бы на выплату жалованья половине армии, и власти без колебаний отправили на поиски отборные подразделения… но ты сам бы об этом загодя смог догадаться?

Я отрицательно покачал головой.

– Послушай, Севериан, не следовало мне так с тобой разговаривать. Ты сделал все что мог, и такого пройдохи, как ты, еще поискать. И вообще, кончилось все замечательно, верно? Ты сам видел, как дружелюбно их серафима держалась. Ведь она что увидела? Ловких парней, защищающих повозку с золотом от асциан. Мы, надо думать, еще благодарности удостоимся. А может, даже награды.

– Ты мог перебить и зверолюдей, и асциан, когда золото вынесли из повозки, – напомнил я. – Мог, но не стал, поскольку вместе с ними погиб бы и я. Так что благодарности ты вполне заслуживаешь. По крайней мере, моей.

Гуасахт с силой растер ладонями осунувшееся лицо.

– Что ж, я рад не меньше твоего. Уберегла судьба Восемнадцатую… еще стража – и наши наверняка вцепились бы друг другу в глотки из-за этого золота.

XXI. Расстановка сил

До большого сражения мы еще не раз ездили в патрули и не один день провели в безделье, а асциан чаще всего не видели вообще либо видели только мертвыми. Нам полагалось арестовывать дезертиров да гнать с вверенной территории бродячих торговцев и прочих проходимцев, кормящихся при армии, но если пойманные казались похожими на тех оборванцев, их убивали на месте – без церемоний, без каких-либо формальностей, рубили с седла, и дело с концом.

За это время молодая луна подросла, округлилась, словно парящее в небе зеленое яблоко. Опытные бойцы говорили, что самые жаркие битвы случаются как раз в полнолуние либо где-нибудь около, так как полная луна поражает людей безумием. По-моему, на самом деле причина сему состоит в том, что яркость лунного света позволяет полководцам приводить к месту боя подкрепления и среди ночи.

В день битвы резкий рев гресля поднял нас с одеял на рассвете. Проклиная туман, мы выстроились неровной двойной колонной, возглавленной Гуасахтом и Эрблоном с флагом в руках. Я полагал, что женщины, как и в те дни, когда нас отправляли патрулировать окрестности, останутся в лагере, однако добрая половина их, вооружившись контосами, присоединилась к нам. Те, у кого имелись шлемы, спрятали под них волосы, а многие облачились в довольно тесные, плоские корслеты, надежно скрывавшие груди. Недоумением по сему поводу я поделился с Месропом, вставшим в строй рядом.

– Это чтоб насчет платы недоразумений не возникало, – пояснил он. – Кто-нибудь остроглазый наверняка будет считать нас, а по уговору мужчины обычно требуются.

– Гуасахт говорил, денег сегодня заплатят гораздо больше, – напомнил я.

Месроп, звучно прочистив горло, сплюнул на землю. Белый сгусток слюны канул в туман, словно проглоченный самой Урд.

– Пока бой не кончится, никто нам ничего не заплатит. Расчет после дела, как всегда.

Гуасахт, издав громкий вопль, указал вперед, Эрблон взмахнул флагом, и колонна тронулась в путь. Земля под копытами дестрие загремела, будто сотня барабанов, набитых ватой.

– Это, надо думать, затем, чтоб не платить погибшим? – спросил я.

– Нет, семье погибшего платят втрое: за бой, за гибель кормильца и увольнительное пособие, как положено.

– А семье погибшей, наверное, тоже?

Месроп вновь сплюнул наземь.

Спустя какое-то время колонна остановилась в некоем месте, с виду ничем не отличавшемся от любого другого. Едва топот стих, я услышал какой-то гул, а может, ропот, доносящийся из-за окрестных холмов, разом со всех сторон. Части огромной армии, прежде рассредоточенной по множеству лагерей – из санитарных соображений, а еще, несомненно, с тем, чтобы лишить артиллерию врагов-асциан заманчиво крупных целей, – собирались воедино, словно прах вновь вызванных к жизни танцовщиков среди развалин каменного городища.

Разумеется, все это отнюдь не осталось незамеченным. Подобно стервятникам, преследовавшим нас по дороге к каменному городищу, высоко в небе, по-над россыпью потускневших, растворяющихся в ровном багряном свете утренней зари облаков, навстречу колонне устремились какие-то странные штуковины о пяти лучах, вращавшиеся на лету, словно колеса. Поначалу, в высшей точке, они выглядели попросту серыми, но, нырнув вниз, приблизившись, обрели оттенок, коему я не могу подобрать названия, однако отличающийся от бесцветного в той же мере, в какой золотой цвет отличается от желтого, а серебряный – от белого. Рассекаемый их лучами, воздух пронзительно, жалобно застонал.