Меч и Цитадель

– Да, сьер. Услышал, что палач его спрашивает, и сбежал.

– А ты, отметив простодушие этой девушки, решил предостеречь ее насчет второй женщины с палачом. И, может статься, в обоих случаях оказался прав.

– Тебе лучше знать, сьер.

– А ведь ты, Оуэн, довольно-таки похож на нее.

Толстяк-харчевник, почти не скрываясь, слушавший наш разговор, звучно хмыкнул:

– Да он на тебя похож куда больше!

Боюсь, обернувшись, я взглянул на него гораздо строже, чем следовало.

– Не сочти за обиду, сьер, но это чистая правда. Конечно, он малость постарше, но когда вы заговорили, я поглядел сбоку на ваши лица, и… разницы, можно сказать, никакой!

Я еще раз пригляделся к Оуэну. Волосы официанта были заметно светлее, а глаза – синими, не карими, как у меня, но, если не брать в расчет цветовых отличий, черты его лица действительно в точности повторяли мои.

– Ты сказал, что так и не нашел женщины, подобной Доркас – то есть портрету из твоего медальона. Однако некую женщину ты, думаю, себе отыскал.

– И не одну, сьер, – подтвердил он, вильнув взглядом в сторону.

– И стал отцом.

– Нет, сьер! – вздрогнув, возразил Оуэн. – Детей у меня нет и не было.

– Как интересно. А не в ладах с законом тебе бывать доводилось?

– И не раз, сьер.

– Громко кричать, разумеется, ни к чему, но и шептать нужды нет никакой. И смотри на меня прямо, когда говоришь со мной. Одну из тех, кого ты любил – возможно, единственную, любившую тебя, кареглазую, темноволосую, – схватили и отдали под суд?

– Да, сьер. Именно так, сьер, – подтвердил Оуэн. – А звали ее Катериной. Старинное, я слышал, имя… – Осекшись, он пожал плечами: – И вышло с ней в точности как ты сказал, сьер. Она сбежала из какого-то Ордена затворниц, а после была схвачена властями, и больше я ее не видел.

Идти куда-либо он не желал, однако на люггер вернулся с нами вместе.

Той ночью, когда я плыл вверх по реке на «Самру», граница между живой и мертвой частями города весьма походила на линию, что отделяет темную дугу нашего мира от купола небес, усеянного россыпью звезд. Теперь, при свете дня, она исчезла из виду. Вдоль берегов тянулись вереницы полуразрушенных зданий, но служат ли они пристанищем самым убогим или давно заброшены, я не понимал, пока не заметил возле одного веревку с тремя развевавшимися по ветру тряпками.

– В нашей гильдии нищета считается идеалом, – сказал я Дротту, стоявшему рядом, опершись на планшир. – А этим людям идеал ни к чему: они его уже достигли.

– По-моему, им идеалы нужней, чем кому бы то ни было, – отвечал он.

Однако он ошибался. Там, с обитателями этих самых домов, пребывал сам Предвечный – тот, кто неизмеримо выше и иеродул, и тех, кому они служат: даже отсюда, с воды, я чувствовал его присутствие, как чувствуешь присутствие хозяина огромного особняка, хотя он на время удалился в одну из задних комнат, а то и на другой этаж. Когда мы сошли на берег, у меня возникло стойкое ощущение, будто, войдя в любую, первую попавшуюся дверь, я застану за нею врасплох некое сияющее существо, а повелитель всех этих существ сейчас повсюду вокруг, незримый лишь потому, что слишком велик.

На одной из заросших травой улиц нам подвернулась под ноги мужская сандалия, поношенная, однако не такая уж старая.

– Я слышал, по этим местам шатаются мародеры, – предупредил я. – Это и есть одна из причин, побудивших меня взять с собой вас. Не будь тут замешан никто, кроме меня, сделал бы все один.

Рох, понимающе кивнув, обнажил меч, однако Дротт сказал:

– Вокруг нет ни души, Севериан. Ты стал куда умнее, мудрее нас, но, сдается мне, слишком привык к вещам, обычных людей пугающим до полусмерти.

Я спросил, что он имеет в виду.

– Ты понял, о чем толковал лодочник, я по лицу заметил. Понял и тоже слегка оробел или, по крайней мере, встревожился, но не перепугался, как он ночью, посреди реки, или как Рох, или вот Оуэн, или я сам, окажись мы в то время у берега да знай, что происходит. Мародеры, о которых ты помянул, нынче ночью были здесь – надо думать, таможенные суда высматривали, и теперь к воде даже близко не подойдут. Сегодня уж точно, а может, еще с неделю.

Эата коснулся моего локтя:

– А как ты думаешь, с этой девчонкой, с Макселендой, ничего не случится? Она же при лодке осталась.

– Сейчас она в куда меньшей опасности, чем ты рядом с нею, – ответил я.

Конечно, Эата не понял, о чем я, но для меня-то все было ясно. Да, Макселенда – не Текла, и повторить мою его история не могла никак, но я-то видел за ее мальчишечьим лицом со смешинками в карих глазах коловращение коридоров Времени. Любовь для палачей – долгий труд, а палачом, причиняющим боль по природе своей, желая того или нет, Эата, как всякий, по рукам и ногам связанный презрением к богатству, без которого человек не вполне человек, станет наверняка, даже если я распущу гильдию. Думая обо всем этом, я всем сердцем жалел его, а еще сильнее жалел Макселенду, девчонку, с раннего детства сроднившуюся с рекой.