Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь

Это философия. Но дон Педро был еще молод, кровь играла у него в жилах, его переполняла жажда жизни. Философия в конце концов навевает скуку рассуждениями о причинах и следствиях, размышлениями о прошлом и будущем, о происхождении и назначении, и все это не проверишь человеческим опытом. Жизнь, напротив, основывается на чувственном восприятии, ее интересует только настоящее, она не туманна; определенная и реальная, она непрерывно утверждает себя. Жизнь хватается за соломинку ради самосохранения.

Дон Педро наклонился и на сей раз, подавив в душе сомнения, пристегнул рапиру мертвеца к своему поясу. Но, беспокоясь о будущем, он этим не ограничился. Его команда получила деньги еще до выхода в море и – увы! – не успела их потратить. Остерегаясь пропажи, каждый носил мешочек с дукатами на поясе. Дон Педро, подчиняясь здравому смыслу, преодолел естественное отвращение к мародерству, и через некоторое время в его промокшем камзоле лежал тяжелый кошелек. К этому времени солнце уже стояло высоко в голубом небе и последние тучи рассеивались. Солнце и движение разогнали кровь, и лихорадочный озноб, мучивший дона Педро, прекратился, но зато появились голод, жажда и ощущение горечи во рту.

Он стоял, всматриваясь в морскую даль, и размышлял. Над залитой солнцем гладью моря носились чайки; порой, подлетая совсем близко к берегу, они пронзительно кричали. Куда направить путь? Есть ли надежда, что в этом далеком краю найдутся сострадательные люди, готовые помочь в беде побежденному врагу? Дон Педро сомневался. Но если самому в этом не удостовериться, значит все прежние усилия напрасны и его ждет медленная мучительная смерть. В конце концов, это самое худшее, что ждет его повсюду, – смерть, а накликать несчастье ни к чему. Надо надеяться на лучшее. Так инстинкт жизни поколебал философское умонастроение дона Педро и зажег в его душе искорку надежды.

Он прошелся берегом Корнуолла, высматривая расселину в отвесной скале, тропинку, по которой он мог бы подняться к зеленым вершинам, где, несомненно, отыщет человеческое жилье. Дон Педро поднялся по уступу темного зубчатого утеса, нисходившего к песчаному берегу и хоронившемуся в море. Вероятно, он тянулся далеко под водой. О такой коварный подводный риф и разбился его галеон. Вдруг взор его различил далеко в скалах неглубокую расселину, по которой к морю сбегал бурливый ручеек. Это было благословенное зрелище, журчанье ручейка звучало для дона Педро гимном спасения.

Он подошел к его устью, растянулся на песчанике, поросшем редкой мокрой травой, и, благодарно наклонив к воде голову, пил воду, как животные на водопое. Ни андалузское вино, ни сок мускатного винограда не были так сладки, как глоток воды из искрящегося на солнце корнуоллского ручейка.

Дон Педро с жадностью прильнул к воде, утоляя жажду, избавляясь от горечи во рту. Потом он смыл соль с лица и с волнистых черных волос, сбегавших на прекрасный лоб.

Освежившись, он приободрился и откинул прочь свои мрачные размышления. Он был жив, полон сил, в расцвете лет. Теперь дон Педро осознал свою неправоту – он проявил нечестивость и неблагодарность Творцу, завидуя бедным погибшим товарищам. Каясь, дон Педро упал на колени и сделал то, что подобало сделать благочестивому испанскому гранду значительно раньше, – возблагодарил Господа, что чудом остался в живых.

Помолившись, он повернулся спиной к морю и пошел по отлогому склону вверх. Лощина поросла густым лесом, но дон Педро обнаружил тропинку вдоль ручья, который то ниспадал небольшим водопадом, то разливался глубокой заводью, где плескалась золотая, спугнутая его тенью форель. Порой его царапали высокие кусты ежевики, тем самым привлекая внимание к своим плодам. Дон Педро с благодарностью принял этот дар и заморил червячка. Пища, конечно, была скудная: ягоды маленькие, не очень зрелые. Но дон Педро был не очень разборчив сейчас. Невзгоды приучают нас ценить и малое. Дон Педро с наслаждением ел лесные ягоды, как вдруг его насторожил треск сучьев в чаще. Он замер и стоял неподвижно, подобно приютившим его деревьям, остерегаясь обнаружить свое присутствие. Напрягая слух, он ловил звуки.

Кто-то бежал по лесу. Дон Педро не испугался, его нелегко было испугать. Но он был начеку: скорей всего, к нему приближался враг.

Враг объявился внезапно и оказался вовсе не тем, кого ждал дон Педро. Из ольховника по ту сторону ручья выскочила рыжевато-коричневая гончая и, оскалившись, зарычала. С минуту она стояла на месте и яростно лаяла на чужака в черном. Потом принялась бегать туда и сюда, выискивая переправу, и наконец, изловчившись, одним махом одолела ручей.

Дон Педро тут же взобрался на огромный валун, лежавший неподалеку, и выхватил рапиру. Проклятая собака получит свое.

Гончая прыгнула и готова была броситься на него, но ее остановил властный голос:

– Лежать, Брут, лежать! Ко мне, а ну ко мне!