Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь

Испанец поклонился, поднял с земли рапиру, пояс и послушно удалился.

– Джервас, я хочу знать правду! – властно сказала она. – Что произошло между вами?

Он весьма откровенно сообщил ей подробности, не делавшие, как он считал, ему чести.

Маргарет терпеливо выслушала его, все еще бледная и с дрожащими губами. Когда Джервас закончил свой рассказ и понурив голову стоял перед ней с виноватым видом, Маргарет некоторое время молчала, будто не могла найти нужных слов.

– Кажется, вы намеревались помочь мне стать послушной дочерью? – сказала она наконец, и в ее вопросе звучало утверждение.

Джервас понял смысл ее слов, но мужество покинуло его, и он продолжал рассматривать помятую траву. Он сознавал, что Маргарет, естественно, откажется выйти замуж за такого неотесанного мужлана, который все делает через пень-колоду. У него уже не было смелости защищаться, приводить какие-то доводы в свою пользу.

– Ну? – нетерпеливо спросила Маргарет. – Почему вы мне не отвечаете? Или вы потеряли голос, беседуя с доном Педро?

– Возможно, – горестно подтвердил он.

– Возможно! – передразнила его Маргарет. – Вы полагали, что вам лучше быть убитым?

Джервас ответил вопросом на вопрос; он вполне мог задать его сам себе и найти ответ в ее волнении и злости.

– Поскольку моя смерть была бы вам глубоко безразлична, к чему это беспокойство?

Смятение невольно выдало Маргарет.

– Кто сказал, что мне это безразлично? – воскликнула Маргарет, уже в следующее мгновение готовая прикусить себе язык.

Ее слова совершенно преобразили стоявшего перед ней молодого человека. Он смотрел на нее, не веря своим ушам, его била дрожь.

– Маргарет! – голос его зазвенел. – Вам была бы небезразлична моя смерть?

Она тут же прибегла к чисто женскому притворству.

– Разве не ясно? – Маргарет передернула плечами. – Кому нужно, чтобы судьи узнали, как вы погибли? Разразился бы такой скандал, что о нем узнали бы и в Лондоне.

Джервас вздохнул и снова впал в уныние.

– Вы только это и имели в виду? Только это?

– А что еще, по вашему разумению, я имела в виду? Одевайтесь, молодой человек! Мой отец ждет вас. – Маргарет отвернулась от него. – А кстати, где вы бросили мою лютню? Если вы ее разбили, я вас так легко не прощу.

– Маргарет! – позвал он уходящую девушку.

Она задержалась у изгороди, глянула на него через плечо.

– Я вел себя как дурак, – печально сказал он.

– По крайней мере, тут мы можем прийти к согласию. Что еще?

– Если вы меня простите… – Не закончив фразы, Джервас догнал ее. – Все из-за вас, Маргарет. Меня бесило, что я постоянно вижу вас с этим испанцем. Это было выше моих сил. Мы были так счастливы, пока не появился он…

– Я не скажу, что была несчастлива и потом.

Джервас выругался сквозь зубы.

– В том-то все и дело! В том-то все и дело!

– В чем дело?

– В моей проклятой ревности. Я люблю вас, Маргарет. Я бы отдал жизнь из-за любви к вам, дорогая Маргарет.

– Клянусь честью, я верю вам, – насмешливо сказала она, – тем более что вы уже предприняли такую попытку. – Она сделала шаг, другой и снова помедлила. – Одевайтесь, – повторила она, – и, ради бога, будьте благоразумны.

С этими словами она удалилась.

Но когда Джервас мрачно взялся за шнурки, Маргарет вернулась.

– Джервас, – начала она очень серьезно и сдержанно, – если мое прощение что-то значит для вас, обещайте, что это не повторится.

– Хорошо, – с горечью сказал он, – я обещаю.

– Поклянитесь, – настаивала она.

Джервас с готовностью поклялся, но, судя по всему, не понял причины ее беспокойства. В этой ситуации некоторое самодовольство ему бы не помешало, но самодовольство было не в характере сэра Джерваса Кросби.

Глава X Выкуп

Никогда еще Джервас не испытывал такого унижения, как уходя в тот день из поместья Тревеньон. У другого такое унижение вызвало бы прилив злости, побуждающей к мелкому мщению, – случай всегда найдется. Сэр Джервас корил сам себя и мучился от стыда. Собственное поведение вызывало у него отвращение: он вел себя как дурно воспитанный школяр, и дон Педро обошелся с ним соответственно, проявив великодушие, что само по себе было жестокостью – своего рода воспитательной поркой для души.

Теперь ему не миновать презрения Маргарет, и оно оправданно – эта мысль была для него невыносима. В своем крайнем уничижении он именно так истолковал негодование Маргарет. Ослепленный им – ведь уничижение ослепляет не меньше тщеславия, – Джервас не почувствовал за негодованием Маргарет горячего участия.