Меч истины (СИ)

- О, если дело только за этим! На вилле есть хорошие швеи, завтра же ты получишь свои ужасные варварские штаны. Не высказать, как меня бесил твой внешний вид! Помнишь?

Ему тоже нужен был другой Визарий. И я не мог его предоставить.

- А пока не угодно ли пройтись в трапезную? Она, кстати, не близко – ты прекрасно разомнёшься.

Так. Вот тут уже чувствовалась властная рука, украшенная железным кольцом.

- Это Метос подбил тебя не давать мне покоя?

Проксимо заметно удивился:

- Метос? Тот странный грек с бездонным взглядом? Нет, мы с ним почти не разговаривали. А что, этот человек неглупо тебя лечит! – потом подсел совсем близко и жарко заглянул в глаза. – Визарий, ты ведь научил меня не только владеть мечом. Помнится, ты за ухо выдернул меня из круга ненависти и тяжких мыслей. Научил быть сильным. Я не забыл это, учитель!

Да, если вдуматься, сейчас он пытался делать для меня то, что сам я когда-то сделал для него. А он, негодник, сопротивлялся. Кстати, выходит, и Метос лечит меня моим же способом!

- Ладно, сейчас я тебя не переупрямлю. Должно быть, ты ещё слаб после дороги. Но завтра обещай погулять со мной. Ты помнишь, я ведь не умею ходить очень быстро. Так что прогулка тебя не утомит.

Мне пришлось ему пообещать. Нельзя заставлять ученика сомневаться в словах учителя. Даже если учитель сам сомневается в своих словах.

Проксимо продолжал сидеть подле меня, только улыбаться перестал. Теперь на его лице странно мешались тревога и нежность – выражение, которого я тоже никогда у него не видел.

- И всё-таки, Визарий, что случилось с тобой?

Можно было ответить безобидно:

- Я повздорил с епископом Истрополя.

Это ровным счётом ничего не значило для Проксимо, в семействе Донатов почитали прежних богов. Но можно было высказаться опасно и честно. Я не привык лгать моему ученику.

- Он обвинил меня в том, что я убийца, соблазняющий несведущие души идти ложным путём. Что мной движет гордыня, побуждающая мериться с богами. Что человек не смеет присваивать себе право судить других.

Теперь взгляд Проксимо стал знакомо угрюмым:

- Однако адепт новой веры не задумался, жестоко судив тебя.

Я вспомнил, как он с первого взгляда распознал во мне неладное.

- Как ты догадался тогда, на дороге?

Его ладонь крепко сжала мою.

- Твои запястья, Визарий. На них и прежде были шрамы. Публий рассказал мне о твоём подвиге в Колизее. Но то с тобой сделали давно. А вот это – недавно!

Мои руки действительно были изуродованы верёвками. Я ведь долго провисел. И тогда это был совсем не мешок с костями, каким я стал сегодня. Багровые шрамы и опухоли до сих пор не сошли до конца. Счастье, что стража на воротах не заметила! Придётся скрывать.

- Ты не мог бы попросить своих швей сшить мне варварскую рубаху с завязками на рукавах?

Он кивнул:

- Обязательно это сделаю.

Наступило продолжительное молчание. Проксимо кажется, собирался с мыслями. Я же просто не знал, что ещё говорить. Мне не нравилось возбуждать жалость. Тут Метос снова оказался прав.

А я снова ошибся. И Проксимо вовсе не жалел меня, он думал совсем о другом.

- Учитель, я не пошёл твоим путём. Калека был бы никуда не годным орудием справедливости. Есть и другие способы служить людям, те, что доступны мне. И всё же никто не заставит меня думать, что человек, спасший мою семью от ненависти, раздора и убийства, был неправ. Перед каким угодно богом!

Я снова должен быть честен:

- Меня сломали, Проксимо. Я стал другим.

- Может быть. И всё же твоё имя Визарий. И в этом доме тебя всегда будут любить. Даже если ты сам себя не любишь.

*

И я принудил себя гулять с Проксимо. Большее было пока не по силам. Должно быть, эта перемена в поведении побудила другую смятенную душу приблизиться ко мне.

Некоторое время спустя, поздним вечером, когда я возвращался в свою комнату, проведя день в богатейшем книжном собрании Донатов, из темноты внезапно выступил Давид. До сих пор он оставался невидимым и безгласным, я только изредка замечал его тень. Но в этот вечер какая-то сила метнула его к моим ногам.

- Не могу так больше! Прости меня, Визарий!

Только этого не хватало!

Я сказал, что мне трудно наклоняться, чтобы поднять его. И ему придётся вставать самому. И не стоит цепляться за мои колени, иначе я могу упасть прямо на него, а это будет неприятно нам обоим.

Эти слова были не теми, каких он ждал. И они не подняли его на ноги, он просто отполз в сторону, давясь слезами. Пожалуй, с него станется влезть в петлю вторично. Вот стервец! Мне всё-таки пришлось к нему нагнуться.

Не стоило будить дом воплями и рыданиями, я завёл его в свою комнату. Он съёжился на низкой скамье, больше не подымая глаз.

- Да, ты прав, Визарий. Я оказался недостоин твоей дружбы. Я оказался недостоин своего бога.

- Ничего, так бывает.

Он поднял заплаканное лицо:

- Христос не принял мою душу. Он не простил меня, как и ты. Я всегда думал, что он может простить всё. Но Метос говорит, что у него был сложный характер.

- Метосу можно верить.

- Почему, Визарий? Они с Эриком не молятся Христу, но много говорят со мной о нём. И в их рассказах всё не так, как в евангелиях Лаодикейского Собора .