Меч истины (СИ)

И тогда я онемел. Все вокруг были чужими, любой из них на арене в момент становился смертельным врагом. В моей семье не был воинов уже несколько поколений, но я представлял себя солдатом, которому нужно прорубиться сквозь строй. И я прорубался, какая разница, что мы сражались один на один. Я прорубался к Руфину, стоявшему где-то за их спинами. И убивая, видел его ухмылку.

Самая большая трудность состояла в том, что бунтовал ничем не занятый разум. Мне страшно не хватало книг, раздумий над ними, возможности учиться. Прежде это было для меня любимейшим занятием. Тогда я начал учить языки. В школе бытовало много наречий – гладиаторов свозили отовсюду. Иногда они составляли целые группы земляков. Любая такая группа могла оказаться отрядом противников на арене. Поначалу трудным казалось понимать чужую речь, почти не общаясь. Я разбирал оттенки настроений и интонаций, словно буквы в книге. Из Путеол я вышел, сносно изъясняясь на языке британских кельтов, четырёх германских наречиях, по-галльски, по-фракийски, по-испански. Впрочем, это я сумел только потому, что всё же заговорил.

Но учился я не только чужим наречиям. Многие рабы прежде были воинами и принесли с собой на арену ухватки, свойственные их народу. Я пристально наблюдал, стараясь распознать их преимущества и недостатки, применяя там, где они могли принести наибольшую пользу.

Вероятно, я сам становился чем-то вроде Зверя – механизмом для убийства. Не думаю, что меня слишком любили зрители – я убивал быстро и стремился сразу покинуть арену. Очередной боец в стенке, прикрывающей Руфина, пал – что ещё мне оставалось делать? К тому же я не был дивно хорош собой, чтобы почтенные римлянки влюбились и пожелали провести с таким гладиатором ночь. Должно быть, в конце концов, хозяин отправил бы меня драться с хищниками, как сделал с вандалом. Этого не случилось. И всему виной один человек. Он не позволил мне превратиться в дикаря. Перед ним – единственным в жизни – я испытываю муки совести.

Однажды ланиста получил заказ на большую группу гладиаторов. Им предстояло выступать в Риме, в амфитеатре Флавиев – самом большом в Империи. Кто знал тогда, что всего через несколько лет игры будут запрещены совсем? В тот раз затевалось что-то совершенно роскошное. Наш хозяин хотел представить публике сражение войск Мария с нумидийским принцем Югуртой. Для этого он усердно покупал африканцев. Некоторые из них совсем не владели мечом, другие демонстрировали интересные приёмы, не свойственные римлянам.

Меня особенно заинтересовал один воин. Все называли его просто Нубийцем, хотя он родом из каких-то более южных краёв. Это был настоящий атлет с могучими плечами и сухими ногами бегуна. В поединке он поражал воображение быстротой, к тому же дрался не только мечом. Всё его тело в любой момент могло превратиться в оружие. Опираясь на древко, он делал молниеносные прыжки, обеими ногами ударяя противника и снося его с ног. Парень был велитом по призванию и бился, главным образом, копьём. Велиты чаще дрались с себе подобными, но воображение ланисты могло свести с бойцом любого типа, поэтому я сосредоточенно изучал его ухватки. Нубиец это заметил.

Тот день навсегда изменил мою жизнь. Я приспособил один из его приёмов для себя – обманный выпад заставлял противника податься назад, а быстрый удар ноги ломал ему колено. Немногие смогли бы сражаться после такого. Мне казалось, что получится неплохо. Видимо, Нубиец наблюдал.

- Ты делаешь не так, - внезапно сказал он.

Я обернулся, готовый к тому, что недовольный попробует свернуть мне шею. Драки между гладиаторами вне арены строго пресекались, и всё же такое случалось, и чаще других со мной – немногим нравилось, что я изучаю их приёмы.

- Нужно вот так, - Нубиец показал, как именно и быстро улыбнулся. Давно не видел, чтобы кто-то так улыбался.

- Это египетский приём, - продолжал чёрный на хорошей латыни. – Когда-то им пользовались, но теперь совершенно забыли. Египтяне заимствовали его у нас.

Он был разговорчив и приветлив, словно не замечал моего молчания.

- Тебя зовут Лонга-немой. Ты умный. Ты мне нравишься. Показать что-то ещё?

И показал. Я поднялся на ноги, отряхнул песок и впервые за долгое время произнёс:

- Повтори.

Бывают, оказывается, люди, которых даже обстоятельства не могут сделать рабами. Нубиец сражался уже два года, а прежде был воином личной стражи наместника Египта. Оттуда и попал на арену.

- У наместника красивая дочка. Но ему не понравился чёрный внук.

Он часто улыбался, показывая безупречные зубы. Мне казалось, что он всегда безмятежен.

- Я охотник, Лонга. Моё племя – это племя великих охотников и воинов. И когда я вижу врага, то всегда знаю, что за зверь был его предком.

Это заинтересовало меня, он заметил. Я ещё не привык прибегать к словам.