Меч истины (СИ)

Старик видел, что творилось за моей спиной, но я, стоящий над ним на коленях, этого видеть не мог. Внезапно меня оттолкнули. Центурион, брезгливо морщась, склонился к Филиппу и вогнал ему в грудь короткий клинок. После я узнал: это называлось «ударом милосердия». Тело старика дёрнулось, а потом жизнь ушла из него совсем. Я сидел на земле и смотрел на его убийцу. Не на центуриона Первого Италийского легиона, что прекратил его мучения. Я смотрел на того, кому мы доверились. Нобиля . Чистого и красивого молодого человека несколькими годами старше меня. И понимал, что до этой минуты, кажется, не умел ненавидеть.

Руфин потрошил седельные мешки в поисках золота. Центурион присматривал за мной.

Нет, в нашем багаже вправду были сокровища. Но совсем не те, на которые они рассчитывали. Никогда не забуду день, когда старик примчался ко мне в слезах:

- Христиане в Александрии сожгли храм Сераписа , Марк! Библиотека… можешь себе представить, что сталось с библиотекой?

Для нас с ним это было равносильно крушению мира.

Он часто укорял меня за скорые решения. Тогда не стал. Потому что я в один день заложил отцовский дом, догадываясь, что никогда не смогу выкупить его обратно. Не считайте меня плохим наследником. В двадцать лет у меня был один друг – мой учитель Филипп. Один талант – красивый почерк. Одна привязанность – книги. А на поездку в Александрию требовались деньги.

В Египте мы истратили их без остатка. Часть свитков удалось спасти учёным, трудившимся в библиотеке. Не знаю, как Филипп уговаривал их продать свои сокровища. Всё эти дни я рылся на пожарище, выискивая рукописи, которые не сгорели до конца. Кое-что удалось найти, но, Боги мои, как мало в сравнении с тем, что погибло в огне! Старый грек распорядился казной быстро и безжалостно. Мне удалось вырвать у него только ту сумму, что требовалась на проезд домой. Да на покупку мула уже в Италии – на этом я сумел настоять. Тащить спасённые нами свитки на спине - увольте! Да и Филипп чувствовал себя всё хуже, я должен был о нём позаботиться.

Потрясение вызвало у старика какой-то род душевной болезни. Он стал мучительно бояться за наш груз. На корабле Филипп спал, прижимая сумки к груди или положив их под голову. Напрасно я уверял, что никому кроме нас не интересны эти сокровища мысли. Уговоры не действовали.

Корабль шёл только до Брундизия. И дорога в Равенну стала моей головной болью. Нам предстояло пересечь Италию с юга на север. Страх Филиппа на суше обострился до предела. А я страдал от его внезапного сумасшествия, вынужденный караулить сумки ночи напролёт.

Смешной маленький грек. Он был моим наставником с тех пор, как мне минуло семь. Он стал моей семьёй, когда болезнь унесла отца и брата. До сих пор он дряхлел, не утрачивая рассудка, лишь слабел физически. Он и прежде был не слишком силён. Теперь же я мог носить его на руках. Как он радовался, что у нас отыскались попутчики!

Сальвий Руфин направлялся в Неаполь. Образованный молодой человек из свиты августа Аркадия, старшего сына Императора. Весёлый, в меру циничный, он был интересным собеседником. Его сопровождал могучий воин, которого он называл просто Туллием. Впрочем, Руфин едва ли нуждался в телохранителе. Ростом нобиль уступал мне - я всегда был неприлично долговяз и столь же неприлично худощав. Впоследствии в школе приложили массу усилий, чтобы я раздался в плечах, но погрузнеть мне не удалось даже с годами. Руфин был не таков: крепкий, как дерево, коренастый, но быстрый. В тот вечер, выслушав восторженные речи Филиппа, он просто достал меч и перерезал ему горло. А потом принялся рыться в сумках.

Угасающее пламя костра выхватывало из темноты распростёртое тело, свитки, которые Руфин разбросал в поисках сокровищ, тёмные кусты, окружавшие нас. Теперь стало понятно нежелание убийц ночевать на постоялом дворе. Я сидел на земле и смотрел. Наверное, я казался им спокойным. Знаю за собой эту особенность: сильное потрясение делает моё лицо совершенно неподвижным, мускулы каменеют. Может, поэтому они не ожидали, что я подскочу и выхвачу у Туллия меч. Совершенно не представлял тогда, что с ним делать.

Моя вспышка не напугала Руфина:

- Смотри-ка, книжник возомнил себя героем! – он ухмыльнулся и снова поднял клинок, ещё испачканный кровью Филиппа. – Позабавимся!

Должно быть, он рассчитывал убить меня одним ударом. Я и впрямь ничего не умел. Руфину пришлось узнать, что я не уступаю ему в быстроте. И превосхожу длиной рук. Он гонялся за мной по поляне, пока я не запыхался. И на красивом лице бродила довольная усмешка.

- Это забавно, грамотей. Ладно, пора кончать, - сказал он и выбросил руку вперёд.

Я почти почувствовал, что клинок вонзается мне в живот, и отшатнулся, но на уме Руфина было совсем другое. Левой рукой он ударил меня в висок.

Когда ко мне вернулась способность видеть, на поляне снова горел костёр. Руфин досадливо разворачивал свитки и бросал их в огонь. Папирус занимался мгновенно и жарко. Я застонал, пытаясь подняться. Путы не дали мне это сделать.

Услышав, что я очнулся, убийца нагнулся надо мной.