Из всего происшедшего я сделал вывод: если и дальше буду так привлекать внимание, то с надеждами на нормальную жизнь можно распрощаться, везде будет так, как в Глевуме. А это значит, что мне надо расстаться с мечом.
Я размышлял об этом вечером, который мы коротали на берегу всё того же ручья. Мой многоопытный товарищ не рисковал пока выезжать из чащи, и мы весь день двигались вверх по течению, хотя это было долго и утомительно. Путь ежечасно преграждали поваленные деревья или овраги, густо поросшие лещиной; их приходилось далеко объезжать. Я давно сошёл вниз, чувствуя себя увереннее на твёрдой земле, но для хромой ноги Томбы путь через этот бурелом стал бы жестоким испытанием. И всё же дорога в равной мере утомила нас обоих. Так что вечером мы в молчании покончили с ячменной лепёшкой, которая ещё оставалась у нас, и запили водой из ручья. Впрочем, лепёшка была большая, а вода пахла мятой и была приятной на вкус.
Меня никогда не тяготила тишина. А последние пять лет сделали вовсе невыносимым молчуном. Так, во всяком случае, твердил Томба, который никогда не терял присутствия духа и способности всласть поговорить. Заметив, что я верчу в руках меч, Нубиец немедля откликнулся:
- Лонга, зачем он тебе, если ты предпочитаешь сражаться мебелью? Может, уступишь мне?
Он дразнился, как обычно, но то была хорошая мысль. Я помедлил прежде, чем ответить. Вынул клинок из ножен. Ножны были простые, я не трудился найти что-то изрядное. А вот меч, который сделал мне молчаливый грек, – меч был особенный. В тот вечер я обнажил его в первый раз после удара в Колизее. И вдруг почувствовал, что не хочу отдавать. Он был прекрасно сбалансирован, безупречно ложился в руку. И длина идеально подходила для меня. Мне всегда было неудобно биться коротким гладиусом. Но длинные мечи не в почёте у римлян. Незнакомый кузнец, подобно мне, презирал условности: он изготовил клинок, сообразуясь с моим ростом и пропорциями, а не с тем, что считает правильным большинство. Прежде я не понимал этого, но сейчас, когда всерьёз вознамерился расстаться с оружием, вдруг в полной мере ощутил удовольствие оттого, что держу его в руках. Болван из Глевума прав: этот меч заслуживает лучшего хозяина!
Томба с усмешкой наблюдал, как я скачу по ночной поляне, и отсвет костра взблёскивает на длинном лезвии. Ветви ольхи не задерживали его полёт, и я всласть рассчитался с подлеском за наши дневные мучения. Потом отёр клинок и вернул его в ножны, слегка сожалея о том, что это было в последний раз.
- А ты ещё не разучился им махать, - подразнил меня Нубиец. – Я уж подумал…
- Возьми его! – перебил я.
Мой друг не признавал коротких речей.
- Что ты сказал?
- Возьми. Иначе к нам будут цепляться везде, где мы окажемся.
Томба почуял неладное в моём тоне, но всё ещё пытался шутить. Его улыбка сверкала в темноте.
- А почему я должен таскать его за тебя? Тогда плати мне жалование!
- Бог запретил мне убивать.
- Что? Никогда не поверю, чтобы ты, Лонга, заделался христианином.
Улыбаться он перестал, так что я почти не видел его чёрное лицо по ту сторону догорающего костра. Полагаю, он видел меня лучше, так что вместо ответа я просто криво ухмыльнулся, чтобы он осознал всю нелепость сказанного.
- Когда это произошло? – после недолгого молчания откликнулся мой друг.
- После того, как убил Руфина.
Он снова замолк. Сам не знаю, почему я не сказал побратиму о том, что случилось со мною тогда. Должно быть, сам ощущал всё это не вполне сбывшимся. Моя месть и всё, что было после, остались в памяти ошмётками кошмарного сна, который ещё плавает в голове после пробуждения, но потом неудержимо растворяется в дневных заботах. В то время я не испытывал уверенности, что всё сказанное Стилихоном – правда. Но проверять не хотел.
- А почему сейчас?
Я редко теряю самообладание. Надеюсь, что моя вспышка не обидела Томбу.
- Мы с тобой беглые рабы, убийцы, воры. А теперь ещё и конокрады. Поверишь ли, что не об этом я в жизни мечтал!
- Ясно, - ответил он.
Когда хотел, Томба мог быть изумительно кратким.
Я полагал разговор оконченным, но время погодя мой друг произнёс серьёзно:
- Хорошо, я поношу его, пока твоя блажь не пройдёт.
- Томба, ты часто видел, чтобы я блажил?
Он снова осклабился:
- Постоянно, сколько я тебя знаю.
Ну, и как разговаривать с ним о важном?
Мы проплутали в зарослях три дня. Дороги больше не было, приходилось идти там, где лес позволял. Томба ехал верхом, я шагал рядом, ухватившись за стремя. По дороге он не забывал учить меня некоторым премудростям жизни в лесу. Впрочем, его премудрости мало подходили для Британии, в чём он вынужден был признаться.
- Мерзкая земля! Здесь совсем не бывает солнца. Чего ждать от страны, где нет солнца? Как определять направление?