Меч истины (СИ)

Место мы осматривали в подробностях. Стрела – это доказательство. Вот только девушка подъехала к телу на рассвете, а убит он за несколько часов до этого. И едва ли она в сторонке отдыхала или ездила вокруг – волк бы не подошёл. Нет, будем исходить из того, что Зарина приехала после. Зачем – это другой разговор. Для того я здесь и остался, чтобы выяснить.

Ну, а если стрелу пустила не Зарина… Имело смысл проследить за её полётом. Срезень ударил с близкого расстояния – это видно по характеру раны. Стрелять могли только из рощи невысоких кряжистых вязов, что темнеет на западе. Роща полна сухостоя, там наверняка могли остаться следы: ниточка, тряпочка какая-нибудь.

И надежда не обманула: следы были. Их оставил конь. Должно быть, убийца привязал его в зарослях, а сам притаился на опушке. Животное обедало, бродило по поляне, сколько позволял повод. Гадило, между прочим. Удивительно существенной может оказаться куча конского навоза. Свежая. То есть все наши следы не три дня назад оставлены.

А ещё конь чесался. Примостился к корявому выступу ствола и тёрся об него шеей. На стволе остались рыжие шерстинки и волоски из гривы. Грива светлая.

- Игреневый? – спросил Лугий.

Это большая удача. Не думаю, что вокруг полным полно рыжих коней с белой гривой. Беда в том, что у Зарины лошадь тоже игреневая.

- Это не она, - говорит Лугий.

Я уж и сам вижу. Зарина приехала на кобыле-трёхлетке. Лошадь, стоявшая в кустах, была крупнее и старше.

С этого, пожалуй, и нужно начинать. А пока Лугий сравнит стрелы и проверит табуны роксоланов. Может его кто-то из своих уложил, а вину свалил на амазонок?

Я попробовал спросить об этом у грозной воительницы, которая привела меня сюда. Она ожгла резким взглядом чёрных глаз, полным неподдельной и нескрываемой ненависти. В моей жизни было всякое, и убить пытались много раз, но чтобы так откровенно ненавидели, всё же нечасто случалось. Люди вообще на это чувство не слишком щедры. Как и на настоящую любовь, впрочем. Тут уж нужны особые обстоятельства. У прекрасной Аяны они имеются?

Не знаю, какие народы встретились, чтобы породить такую чудесную смесь. У неё невысокое сильное тело, маленькая, крепкая грудь и длинные ноги. Волосы темные и густые, но не жёсткие, как у сарматки Мирины, а гораздо легче и тоньше. Великая Мать напоминает львицу – спокойную, жестокую. А вот Аяна похожа скорее… на молодую и яростную кобылу, из тех, что бешено косят и грызут удила. Опасная, без сомнения, но не хищной породы. Вот бы её с Лугием свести! На моей памяти, против его обаяния и золотых кудрей ещё никто не устоял. У него талант делать девушек счастливыми.

Так, вот ещё что удивительно! В общине встречаются женщины двух возрастов: взрослые, около сорока, и девушки не старше двадцати. Середины почти нет. Девушек называют Дочерьми, я склонен думать, что так оно и есть. Что же произошло в этих краях лет двадцать назад, когда появилось это удивительное поселение? Удастся ли узнать? Аяна же не относится ни к одной категории. Ей около тридцати. Слишком молода для Матери, и Дочерью быть не могла. А ненависти в её взгляде хватит на всех оставшихся амазонок.

- Почему ты опасаешься меня, женщина?

- Потому что ты лжёшь!

Вот это да! С чего бы так?

Аяна

Ты лжив, незнакомец! В тебе лжёт всё, даже то, о чём не помышляешь.

Лгут волосы. Они рекут: «Погляди, вот седина!» Но Визарий не стар. Эта седина – сплошной обман. Её нет в усах и короткой бороде.

Лжёт тело. Оно речёт, что муж этот – воин. Но есть меты, что не оружием оставлены. Вот эта на плече – от кнута. На моём теле такие есть, я знаю их слишком хорошо. И запястья в беловатых шрамах - он был рабом.

Впрочем, эти следы тоже лгут. У раба не бывает таких рук: с длинными пальцами, не ведавшими тяжёлой работы. Что можно делать такой рукой? Перебирать струны? Писать тонким пером? Рубить мечом?

А рвать платье на беззащитной они могут? Тискать бабу, ломать, чтобы покорной была? Чтобы твои следы синяками вспухали на коже? Это все вы можете, гады!

Одно в нём правда, и эту правду глаголет плоть: он пришёл сюда не за женщиной. Ни одна из подруг его не волнует. А что волнует?

Взволновали мои слова. Он открыл рот, и глаза стали горькие. Но ничего не сказал. Потому что и речи были бы ложью. А правда в том, что ему обидно. Или впрямь что-то может быть истиной в муже, что назвался Мечом Истины? Я стану приглядывать.

Утром Мирина велела его выпустить. Сказала сопровождать, куда бы ни пошёл.

- Можешь убить, если поймёшь, что у него на уме.

Понять бы ещё, что! Он весь – загадка.

С вечера похолодало, а ночью прошёл дождь. Это хорошо, он напоит пастбища. Но чужаку было зябко, тело выдавало. Сам виноват, зачем рубашку снимал? Ни один мужик не признается в глупости или слабости!

- Холодно, - молвит вдруг Визарий. – Впрочем, сам виноват.

И усмехается непонятно. Снова ложь! Он лжёт, будто правду сказал.