Я решила остановить их сама. Моя стрела едва не чиркнула по копытам коня, на котором ехал высокий. Конь взбрыкнул, но всадник сдержал его уверенно. Снова что-то сказал, но звуки отнёс ветер. Потом спрыгнул наземь и отстегнул пояс с мечом. Я ещё не видала таких громадных мечей, муж был ему подстать: высоченный, с длинными руками. Такого бить только издали, не подпуская на длину клинка.
Я новую стрелу на тетиву положила. Но мужчины не торопились, потому медлила и я. Тот, что спешился, даже рубаху снял, оставшись в облегающих портах да мягких сапогах. Его спутник отъехал, держа второго коня. Он остановился за чертой, которой достигла первая стрела. Глупец не знал, что я стреляю дальше, чем любая из Дочерей, и мнил себя в безопасности.
А пеший руки широко развёл, показывая, что безоружен, и прямиком пошёл к воротам.
За моей спиной мечтательно вздохнула одна из Дочерей. Дурёх заставил задохнуться вид одинокого мужчины. Даже мне были внятны их восторги. Если б я могла ощущать томление плоти, так и вовсе. Добро, что меня не манил жестокий обман, властный над их неопытными телами. Но даже я видела, как этот самец отличается от пахарей и пастухов, что жили окрест, от юношей, вступающих в возраст мужества, которые приходили во Храм познать женщину. То был зверь иной породы: хладнокровный и обманчиво медлительный, как сытый барс, он и двигался так же. И мускулистое поджарое тело, перечёркнутое старыми шрамами, казалось тёмным. У него была безволосая грудь. Я прежде думала, что эти скоты непременно волосатыми быть должны. Мне говорили, что оно не так. Но когда по обряду наши восходили на алтарь с мужиками, я не ходила смотреть. Не говоря, чтоб участвовать.
Когда припекало, подруги довольствовались юнцами и калеками, охраняющими стада. Тот, кто шёл к нам сейчас, был воином. Моё тело ведало, что делают с приглянувшейся бабой такие, как он. Я нарочно не давала себе забыть, порой это приходило ко мне во снах. Я нередко видела в ночи этих крепко пахнущих волосатых подонков, и тогда Богиня вливала в меня жаркую силу. Себя не помнила, ворота вынести могла - было такое раз. Могла и убить. Каждой – свой дар, и мой был не из худших. Подруги называли это «боевым безумием Аяны». Я никогда о нём не жалела.
Пришелец не был ни калекой, ни юношей. От такого сильные дочери родятся. Что ему надо у наших ворот? С чем пришёл?
Стражницы оглянулись на меня. Мне решать. А я сама не знала, стоит ли убить высокого мужа перед воротами. Обычай нарушал и не боялся. Все окрестные знали, что без нужды и подобающего слова вблизи крепости мужчинам не бывать, не говоря, чтобы в ней. Я, как зверь, чуяла дух опасности, исходивший от него. Оставленное оружие чужака беззащитным не делало. Мне не хотелось его впускать. Но как объяснить дурёхам, готовым голову потерять?
- Откройте ему, - раздалось за моей спиной.
Я не слыхала, как Мирина подошла. Никогда этому не выучусь. Нужно родиться в степи, чтобы двигаться, как она. Я же себя плохо помню, ведаю только, что нездешняя. Мирина обучила меня бить из лука мелкую птаху и пущенную стрелу останавливать мечом. Я считалась первой среди подруг. Но даже мне не равняться с Матерью Племени, Верховной Жрицей Луны.
- Мирина, я не верю, что чужак безопасен!
- Я тоже не верю. Но здесь достаточно Дочерей с луками, а мне хочется узнать, кто этот сумасшедший, и что ему нужно у нас.
Калитка скрипнула, пропуская чужого. Ещё несколько шагов, и мы увидали его вблизи. Мне вдруг почудилось, что он возвышается надо мной, как скала. И так же спокоен. Приветствовал жестом почтения, какой в ходу у наших степных соседей, молча остановился перед Великой Матерью. Она отвечала тем же движением. Волосы её, густые и жёсткие, точно конская грива, шевелились под ветром сами собой. Редко Великая Мать так грозно гляделась, как тогда.
- Говори, чужак, - молвила коротко.
Мужчина кивнул. У него были непонятные глаза, крупные черты лица, русая грива до плеч. Он так и не казался опасным, но недобрый зверь во мне глухо ворчал, щеря клыки. Не могла сказать, чего в нём боюсь. А боялась.
- Ты – Великая Мать Амазонок, я не ошибаюсь?
Четверо Дочерей встали по бокам от Мирины, как влитые. Он слишком много знал, этот чужой.
- Это так, - кивнула Мирина. – Ты ещё не сказал, зачем ты здесь.
Мужчина не оробел:
- Я пришёл потому, что поблизости случилось несчастье. И это несчастье угрожает всей вашей общине.
- Несчастье, ты сказал?
- Вернее сказать, преступление.
Великая Мать поворотилась к нему спиной:
- Амазонок не касается, что случилось в степи.
Чужак покачал головой, руки на груди скрестив:
- Должно касаться, Мирина, если ты действительно вождь племени и заботишься о нём. Когда местные жители ополчатся на вас, общину не сможет защитить ни оружие, ни таинство.
Дочери вскинули луки, прицелясь. Мужчину и это не проняло. Я же понимала, что Мирина испытывает его, ибо говорила она резко. Нечасто мы видели, чтобы гневалась Великая Мать. Никто не владел собой, как она. И никто не знал её лучше меня. Сейчас она лишь изображала гнев. Её что-то тревожило.