Меч истины (СИ)

Я успел поймать выражение облегчения и благодарности на измученном лице. И во мне в последний раз всколыхнулась ненависть. Но я не стал удерживать клинок, смахнувший его красивую голову с плеч.

Я умер и снова воскрес. Но этого почти не помню. Помню, как поднялся и побрёл к воротам, таща меч за собой, потому что не в силах был его поднять. Клинок с противным звуком скрёб каменные плиты. Помню, как меня пытались поддержать чьи-то руки. Я отдал в эти руки меч и закрыл глаза, засыпая. И проспал очень долго. Никогда после поединка я так долго не болел. Должно быть, это была расплата за то, как я казнил Валента. С тех пор я всегда убиваю так быстро, как только могу.

Окончательно придя в себя, я увидел у своей постели осунувшегося Томбу и почему-то Грациана. Попросил пить, Нубиец поднёс мне чашу, а помощник командира приветливо поднял руку:

- С возвращением, Визарий!

- Аве, Грациан!

Он усмехнулся, поняв намёк, но не обиделся на шутку. Я попытался встать, но он сказал:

- Лежи. Поединок обошёлся тебе дорого.

- Мелиору дороже.

- Да, - его усмешка походила на судорогу. – Я всё думаю: не милосерднее было мне самому его судить, чем выдать на расправу Мечу Истины?

- Ты знаешь, кто я такой?

- Воины знают. Не всякий умирает после поединка во имя справедливости. Это Богом даётся только лучшим из лучших.

Странно ли, что я слышать это не мог?

- Я не ведаю своего бога. А что знаешь о нём ты, христианин?

До сих пор о Мечах Истины я разговаривал только со Стилихоном.

Грациан посмотрел на меня пристально, и впервые его круглые глаза показались мне невозможно печальными:

- Я думаю, что апостол Павел сказал: «Этого-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам». Какая разница, как ты будешь Его именовать, если ты уже служишь Ему? «Ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Человека, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых».

- О как! – сказал Томба и под моим взглядом чуть не прикусил язык.

*

Когда я смог выходить из комнаты, Сергий Массала тоже поднялся с постели. Узнав, что я на ногах, он призвал меня к себе.

Центурион был ещё слаб, он сидел в стариковском плетёном кресле. Я и не думал, что подобное может найтись в его покоях. Он и выглядел стариком, но это не смягчило его лицо.

- Подойди, Визарий, - приказал Массала сквозь кашель.

У него была сильно повреждена грудь – постарались «добрые бритты из Кернова». В этой груди хрипело и клокотало, так что я с трудом различал слова.

Я приблизился. Он долго и пристально изучал моё лицо. Никогда прежде так на меня не смотрел.

- Старый дурень, - наконец сказал Массала. – Должен был сразу разглядеть эти глаза. Значит, не можешь убивать без вины, сынок? А скольких прежде ты убил?

- Не знаю. Я не считал.

- Многих, - кивнул Массала. – Я вижу – многих. Книжник!

Он то ли рассмеялся, то ли застонал со всхлипом.

- «Зачем жить?» – вот, что говорят эти глаза. А ещё они говорят: «Полюбите меня!» Ты ведь сам этого никогда не скажешь? А я старый дурак. Как я позволил тебе поселиться здесь? На горе моей семье…

Непостижимо! Он же меня обвинял!

- Не я убил Северина.

- Нет, не ты. Ты сделал больше… А теперь чего ты хочешь, Визарий?

Я уже понял то, что он пока не хотел говорить вслух:

- Мне придётся уйти?

Он возвысил голос:

- А ты как думаешь? Позволить тебе жить дальше в крепости, когда они помнят, что ты сотворил? Когда они шепчутся у тебя за спиной и ждут нового знамения? И три сотни испытанных солдат на глазах превращаются в кучку мистиков, неспособную исполнять приказы. То-то радость местным колдунам!

- А как же Лукреция? – вымолвил я, и сам услышал, что вышло жалобно.

- Ты можешь поговорить с ней, - пробурчал центурион, отворачиваясь.

*

- Здравствуй, Марк, - сказала она, не глядя мне в лицо. Никогда Лукреция не прятала взгляда.

- Посмотри на меня! – попросил я. – Ты тоже считаешь, что я виновен?

- Нет, - шепнула моя любимая, но глаз не подняла.

- Твой отец хочет, чтобы я ушёл. Ты пойдёшь со мной?

- Нет, - так же тихо сказала она.

Я не мог не спросить:

- Почему?

- Ступай, Марк. Я буду молить за тебя Богов.

- Почему? – настаивал я. Мне нельзя было уйти, не получив ответа. Ведь я её не предавал! – Почему ты не отвечаешь мне?

И тогда она впервые подняла лицо. Непостижимо: оно было спокойным!

- Быть может, Марк, я ищу причину, чтобы не любить тебя.

Неожиданная тяжесть словно вошла в мои лёгкие вместе с воздухом и упала вниз, причиняя немыслимую боль.

- А если такой причины нет? – только и смог я сказать.

Но она ответила:

- Есть. Я тебя боюсь.

Потом вдруг заговорила торопливо, словно спеша оправдаться перед собой:

- Твой бог проклял тебя. Идти с тобой – это как обручиться со смертью. А я люблю жизнь! Я хотела прожить эту жизнь с тобой. Если б ты только мог…

- Что?

- Быть таким, как все. Почему ты не захотел? Ты же всегда будешь один, Визарий!