- Боги всегда знают, кого выбирать. Не стоит думать, будто ты умнее их. Что ты боишься узнать, римлянин? Что в этом мире справедливость требует силы, даже если при этом режут мальчиков? Что служение святым вещам всегда нуждается в жертве? Что, не желая приносить в жертву других, ты должен предложить себя? Тебе придётся это признать. Тебе придётся стать сильным, иначе ты всегда будешь чувствовать то же, что теперь.
Откуда он знал, что я ощущаю? Но этот старый колдун, обезумевший от крови, всё понимал. Когда я беру в руки меч, я всего лишь борюсь с собственным бессилием. Ведь я не могу ничего исправить. Только покарать. Только убить.
Его казнили два дня спустя. Удавили по-тихому, чтобы не распалять думнониев, а тело забросали камнями во рву. Он был мне гадок, но прежде я всё же пошёл к Грациану.
- Друид невиновен. Ты ведь знаешь, кто это сделал? Выбитый зуб, собака и голова в мешке.
Он вперил в меня свои круглые глаза:
- Да. И чего ты хочешь? Чтобы я отпустил Морридига с извинениями? Тогда завтра мы снова найдём обезглавленное тело. А потом ещё одно. И ещё. Пока он жив…
- Но виновен другой!
- Да. И я казню Мелиора, чтобы все говорили: Грациан расправился с соперником. По слову умника Визария, который всем натянул нос!
- Разве я не доказал тебе?..
- Для суда этого мало!
- Хорошо! Тогда я найду больше!
Но друида всё равно казнили…
Как же я его ненавидел! За своё бессилие доказать очевидное. За невозможность призвать его к ответу. За пустоту в таблине, за то, что Северин больше не погибал от скуки, когда я читал ему Плутарха. За то, что Валент смеялся жирным смехом победителя, и Лукреция улыбалась ему сквозь слёзы. Впрочем, дело даже не в ней.
Он стал моей навязчивой идеей, моим постоянным кошмаром. Я знал, что не смогу спокойно жить, пока он есть. И даже если я покину Британию, одна мысль о том, что этот убийца детей торжествует, что люди по-прежнему считают его достойным, лишит меня сна. Нечто подобное я переживал уже с Руфином. Но тогда бессилие было острее. Теперь же я, как охотник в засаде, ждал, когда он ошибётся, когда зацепит меня, и тогда я разоблачу его – при всех! А ещё я хотел понять – почему? Это было очень важно – почему?
Должно быть, такие, как он всегда чувствуют опасность. Прежде он пытался унизить меня при всяком удобном случае, теперь же стал осторожен. Он больше не давал мне повода. Он словно смеялся над моими попытками его уличить. Возможно, в своём волчьем роде он, в самом деле, был лучшим.
И всё же натура взяла своё.
В тот день я бродил по кладбищу, гадая, что погнало мальчика сюда. И, кажется, нашёл. В одной из ниш, рядом с той, где его похоронили, мне попалось имя: Сульпиция Массала. И надпись, я её не запомнил. Что-то обычное, вроде: «Скорбим и помним!»
Думаю, там он и погиб. Теперешний я, возможно, отыскал бы следы, хотя прошло уже время. В конце концов, где-то ещё была сандалия, слетевшая с ноги Северина. Но тогда я следов не увидел. Зато увидел Мелиора.
Он шёл небрежной походкой. Всегда ходил, немного красуясь, а в тот раз это просто бросалось в глаза. Но здесь-то перед кем? Получше узнав людей, я стал понимать: а перед собой! Идти пред глазами мёртвых, которые знают, но не в силах призвать тебя к ответу, и показывать, КАК ТЕБЕ ВСЁ РАВНО. Как ты не боишься содеянного!
Теперь я это понимаю. А тогда его барская осанка просто вывела меня из себя. Я вышел из-за стены.
- А он ведь смотрит, Мелиор! Он видит.
Странно, с некоторых пор в бешенстве я стал вести себя спокойно, даже лениво.
Он резко обернулся, словно его стегнули. Увидев меня, нарочито громко расхохотался:
- А, это ты, писака! – и добавил что-то о юношах, которых берут силой.
Такие вещи меня обычно не трогают.
- Не трудись. Я не стану выбивать тебе второй клык. Мне нужно больше.
И вот этим вывел его из себя.
- Тебе всегда нужно больше! Жить из милости, жрать чужой хлеб, целовать чужих невест!
И я понял!..
- Это он тебе сказал тогда? Он тебя всегда не любил. Не думаю, чтобы отдавал предпочтение мне, но ты-то ведь точно остался позади, Лучший из Лучших! И это он тебе сказал. Что ты сказал в ответ?
Впрочем, я уже догадывался. Младший Массала, невзирая на молодость, гордился своим хладнокровием. Только одна вещь могла заставить его выйти из себя и двинуть кулаком человека выше на голову и вдвое сильнее.
- Ты посмел оскорбить Лукрецию, ты убил её брата, когда он заступился, а теперь называешь её невестой?
Должно быть, Северина он не хотел убивать, и всё вышло случайно: неистовая ярость и один очень сильный удар. Потом, конечно, был страх, когда он осознал. И это страх толкнул его надругаться над телом мальчика, чтобы свалить вину на друидов. Мне бы тогда уже понять, что великолепный Мелиор – трус! Что есть особый вид трусости: не перед лицом врага, этого страха он не знал. Это страх не дотянуться, оказаться не тем, кем мнил себя, кем считали тебя другие. Это потеря положения, которого – в глубине души он это знает – никогда не был достоин. Я не понял.