Меч истины (СИ)

В первый момент я даже не понял, что не так. Северин лежал на животе в зарослях папоротников, они смыкались над его головой. Мне были видны бессильно вытянутые ноги: одна сандалия потерялась. Белые, тонкие руки лежали вдоль тела. Вид этих рук с вывернутыми наружу ладонями более, чем узкое тёмное пятно вокруг раны между лопатками, заставил меня понять, что он мёртв. Он был уже мёртв, когда его принесли и положили здесь. Потому что папоротники не вытоптаны и даже примяты.

То, что мне стало ясно сразу, не мог принять отец. Он упал на колени и отвёл нависшие над телом стебли. И мы замерли в ужасе, потому что ГОЛОВЫ НЕ БЫЛО! Совсем. Тот, кто убил мальчика, унес её, как трофей. Должно быть, сейчас она торчала на колу в каком-нибудь кельтском капище.

Массала протяжно застонал. Мелиор отстранил его, сам поднял на руки тело и понёс. Над нашими головами уже грохотало, а в папоротники с шелестом падали крупные капли дождя.

Продолжение следует. Если оно кому-то нужно.

========== ЛУЧШИЙ ИЗ ЛУЧШИХ (окончание) ==========

*

Сейчас я думаю, что долгой жизнью обязан решению центуриона Массалы. И ещё тому, что Томба напросился в карательный поход. Потому что я был готов опоясаться мечом и идти с ними крушить друидов. И конечно умер бы, зарубив первого. И загадка осталась бы неразгаданной. Но Томба напросился в карательный поход.

Пока я бегал, разыскивая его в казарме с тем, чтобы истребовать своё оружие, он уже седлал кобылу. У ворот строились пять десятков воинов. Не было слышно речей. Нет ничего страшней молчаливого гнева римлян. В городе король Гадеон тоже собирал отряд, чтобы присоединиться к Массале. Но там болтали и сквернословили. Бриттов не до такой степени потрясло совершённое злодеяние, с этим они рождались и жили. Вести отряд думнонийцев должен был Йоло.

Командовать крепостью оставался Грациан.

Верхами ехали и Массала с Мелиором. Когда я выскочил во двор, Валент как раз крепил на седле мешок с поклажей. Велона, суматошно путавшаяся у меня под ногами с самой ночи, вдруг страшно завыла и полезла к нему, царапая когтями бедро. Валент отшвырнул её пинком. Я подхватил щенка. В крепости определённо пахло смертью, а малышка к тому же потеряла хозяина. Было от чего обезуметь бедному созданию.

Собачий вой привлёк внимание Массалы.

- Подойди, - приказал он мне. Кажется, за эту ночь он ещё поседел. - Подготовь Северина к погребению, - А потом тихо добавил. – И смотри за Лукрецией.

Я кивнул. Он знал, что я выполню приказ, хотя только что намеревался просить его дозволения следовать с отрядом. Но то, что мне было доверено, представлялось не более лёгким. Жаль только, этого не понимал Валент. Я поймал его взгляд, полный нескрываемой, испепеляющей ненависти. Глупец! Он мог предаваться отчаянью и мстить. Я же должен был бессильно наблюдать за горем самой лучшей в мире девушки. И обмывать обезглавленное тело.

*

И всё же Северин сам рассказал мне, что случилось. Он стремился поведать об этом, он кричал правду – каждой чёрточкой, каждой раной, - а я не видел. Я был слеп, как большинство живущих, которых волнуют только речи живых. Позднее, за все годы, что я судил, редко случалось, чтобы всё объяснило тело. Всегда чего-то недостаёт. В тот раз перед глазами была каждая мелочь. Но я не спешил смотреть. Правду сказать, я смотрел совсем в другую сторону.

Это трудно было – выполнить оба приказа центуриона разом. Мне не хотелось, чтобы она возилась с останками брата. Но Лукреция развеяла мои сомнения:

- Я – римлянка! Плакать мы будем после, когда отомстим.

Валент на прощание клятвенно обещал ей отыскать убийцу. И она молча обняла его. Солнце в глазах любимой погасло, но знатные римлянки встречают горе без слёз. И всё же, когда мы спустились в ледник, где поместили тело, перед запертой дверью она вдруг повернулась ко мне, сотрясаемая дрожью:

- Обними меня, Марк! Пожалуйста! Не думай ничего, просто обними!

И я долго стоял, прижимая её к себе и почти задыхаясь. Но всё было иначе, чем минувшим днём. Если это и страсть, то я не знал ей названия.

А потом мы вошли в подвал и зажгли побольше светильников. На этом храбрость Лукреции иссякла. Она закусила губу и опустилась на корточки у стены. Я хотел приласкать её, потом подумал, что милосерднее будет скорее покончить с делом, ради которого мы пришли.

Только тогда я впервые решился по-настоящему на него посмотреть. Кажется, прежде я избегал этого, исподволь чувствуя, НАСКОЛЬКО ВСЁ НЕПРАВИЛЬНО! Конечно, у него ведь не было головы… это лицо… я видел его в последний раз таким… потерянным. Он ничего не успел понять. А теперь никто не видит его лица. Друиды отсекли ему голову…

Хорошо, что это сделали после смерти: раны на шее совсем не кровили. Вчера Мелиор громко объяснял, как жрецы убили его, нанеся удар вдоль хребта. Он говорил: они всегда убивают жертву таким ударом…

Почему? Почему мне кажется, что всё неправильно?