Меч истины (СИ)

- Это было решение моего Бога. Так что не стоит. Можешь оставить обломки себе. Едва ли я буду ещё сражаться.

Это было что-то новое, но сейчас мне недосуг разбирать. С корабля подали сходни, пора прощаться.

- Знаешь, Метелл, пожалуй, я всё же спою о тебе. Но это будет совсем другая песня!

Парень рассмеялся в ответ, и я легко взбежал по сходням. Канаты упали, барка заскользила по стылой воде, унося нас туда, где у Визария был дом.

На корабле мой друг вспомнил об Аяне и спросил у неё, зачем во время поединка она держала натянутый лук. Амазонка вспыхнула, как факел и убежала на корму, не ответив Визарию. А он остался задумчиво таращиться в голубую даль.

Ладно, пусть она немного поплачет. Ведь вчера, когда он завещал мне… непонятно что, о бедной девушке так и не вспомнил. После я ей объясню. Я скажу:

- Подумай сама! Если ты настолько умнее всех, позволительно побыть болваном какое-то время. Главное, чтобы это было недолго!

========== ЛОГИКА ГЕРОЯ ==========

Есть поэты, что пишут песни,

О героях иных времён.

О величии смерти и мести –

Мудрость жизни придёт потом.

Мы уже пережили это,

Затвердив давно наизусть,

Что сраженья во имя света,

Не всегда есть правильный путь.

Те, кто славу поёт героям,

Не держали меча в руках,

Не стояли, меж светом и тьмою,

Побеждая собственный страх.

И пускай не допустят боги,

Чтобы им, как тебе или мне,

Жизнь пришлось пережить в дороге,

Лишь в мечтах о своей семье.

Пусть другие желают мести,

Ищут смерти. А мы с тобой

Всё равно остаёмся вместе,

Ради жизни, такой простой.

(стихи Марины Гамаюновой)

Сегодня опять дует с моря. Волны грызут обледенелую гальку, спаянную холодом в прозрачный монолит. Кажется, эти удары должны раздробить его, чтобы вновь свободно играть окатышами на дне, но это только видимость. Они бессильны нарушить мёрзлое спокойствие зимы, и панцирь, укрывший берег, от их усилий только крепнет.

Пару дней назад над побережьем пронёсся шторм, заключив в ледяную корку землю, деревья, крыши домов. Ветви звенят на ветру, и падают, не выдержав тяжести оков. Томба сетует, что погибнет сад. Здешние края и не помнят такой суровой зимы.

Я тоже не помню. Впрочем, я редко зимовал дома. У меня всегда находились дела на стороне. И за садом ухаживать я не умею. Томба говорит, что уже не получится: слишком тяжёлая рука. Так что польза в хозяйстве от меня относительная.

Это странно – проснуться одному в середине января и увидеть вокруг лишь заледенелый берег. Не то, чтобы мой сон был сладок, но я к нему привык. Кажется, он нравился мне больше, чем пробуждение. И всё же я снова сижу на застывших валунах и тупо смотрю, как волны облизывают гальку. Бездна смысла!

Камни скрипят под неровными шагами, и я поспешно встаю. Тропа обледенела, там и на здоровых ногах рискованно спускаться. Но Томба с больной ногой ходит лучше иного здорового. Садится на валун, едва отогретый моим теплом, и смотрит без жалости:

- Так и будешь ходить с трагической рожей?

- Почему нет?

- Потому что глупо! Чем скорее ты поймёшь, что это никогда не было даром, тем будет лучше. В первую очередь для тебя.

Это странно – оказаться вдруг ненужным. Можно ли начать всё заново в сорок лет? Живёшь вот так, ощущая себя Избранником Богов. А ты вовсе не избранник, а незнамо кто с физиономией, перекошенной от величия. Нет, я не жалею, что не убил Децима Кара. Он не заслуживал смерти. Надеюсь, они всё же поладят с Метеллом. Но для эпической поэмы, столь любезной сердцу военного трибуна, не хватало моей трагической кончины. И горячих речей над гробом. Впрочем, если учесть, что изрекать эпитафии должен был Лугий, я бы, пожалуй, дождался. Вывода о том, что «орясина была бестолковая», а так же о том, что «дурень долговязый и погиб не по-умному». Так что лучше я живым тут на камушках посижу.

- Лонга, ты забыл, что и эту дорогу тебе не пришлось выбирать!

Порой он по привычке называет меня Длинным. Я не сержусь: Бог послал Томбу, чтобы возвращать меня к жизни. У него это всегда получалось. Мне становится стыдно. Томба тоже не выбирал – я выбрал за него… в тот день, когда искалечил ему ногу и правую руку. Он никогда не говорит об этом, но я-то помню.

- Ты не прав: дорогой Меча я пошёл сам.

Что уж сетовать, если годы отданы ненависти и мести! Я учился убивать, и выучился этому. Каким мог быть дальнейший выбор? И что я умею ещё?

- Ты умеешь переписывать книги, - напоминает мой друг.

Да, небольшое утешение, когда вокруг рушится мир. Книги…

- Идём отсюда, - говорю я. – Хватит зад морозить.

*