Меч Кайгена (ЛП)

Та ночь в бункере была близка к Аду в Дюне. Тьма вняла кровью и рвотой. Хиори визжала по сыну и мужу. Жена Амено Самусы настаивала, что ее дочь была в сознании, когда она принесла ее в бункер, хотя все вокруг нее пытались сказать ей, что череп девочки был разбит. Одна из старейшин Икено умерла во тьме, пока ее родственники пытались залатать ее раны жалкими припасами в убежище. В шуме Мисаки смутно осознавала, что Изумо рыдал на ее коленях, но не могла даже поднять рук.

Только теперь, очнувшись от безумия боя, она поняла, что заставляло ее двигаться, хотя раны должны были сбить ее. Не только адреналин. Это была надежда, хоть и глупая, что все они выживут. Та надежда начала умирать в доме Юкино, когда она увидела тело маленького Рёты. Звон двери, как меч, убил надежду полностью. Бункер был запечатан, и Мамору тут не было. Мамору не пришел.

Она сдерживалась так долго, что усталость с силой обрушилась на нее, ослабив до паралича. Она признала, что Такеру был прав насчет сотрясения. Голова пульсировала. Четкие линии были размытыми в тусклом свете.

Даже ее чувства джиджаки, которые никогда не подводили ее, стали ускользать. Биения сердец людей обычно были четкими во тьме, но смешались с болью в ее голове и груди. Слезы, слюна, кровь, пот и рвота стали неразличимыми, текли среди тел людей.

— Каа-чан? — испуганный голос Нагасы у ее плеча был единственным, что удерживало ее в реальности — тонкая нить, мешающая ей рухнуть в бесформенный хаос. — Каа-чан, что происходит? — малыш тянул ее за рукав, пытаясь вернуть к себе маму. — Что происходит?

Она не могла заставить себя ответить ему. Она даже не могла поднять ладонь и утешить его. Кожа пропала, и Мисаки не могла понять, какая жидкость двигалась в телах вокруг, а что выливалось.

— Каа-чан, малыш плачет! — голосок Нагасы оборвался. — Малыш плачет!

Он не смог добиться ответа матери и заплакал.

Всхлипы и крики, стоны боли превратились в вязкое море звука, менялось только, когда бомбы гудели, падая близко к убежищу, вызывая затишье. Море поглотило Мисаки. Огонь и кислота проникли в ее легкие, пробудили уколы в груди. Боль обездвижила ее, как копье в теле, прибило ее спину к стене бункера.

Ей нужно было, чтобы кто-то говорил с ней, чтобы спокойный голос удерживал е в реальности, пока все не стало супом из крови и звука, но Сецуко все еще была без сознания. Хиори обмякла на полу, погрузилась глубоко в агонию и не замечала ничего вокруг нее. А Такеру… Такеру, конечно, даже не взглянул на свою жену. Он стоял спиной к другим жителям, лицом к двери бункера, неподвижная каменная фигура во тьме.

Мисаки казалось, что он был ключом. Если бы она схватила его, он мог стабилизировать ее. Его твердая форма была единственным, что не двигалось в извивающемся море человеческой плоти. Но он был далеким, и Мисаки знала по годам опыта, что зов ничего не изменит.

Он был неприкасаемым.

Она была одна, тонула в криках.

ГЛАВА 19: ФОНАРЬ

Огонь в руке Робина угасал, гром принёс дождь. Он издал недовольный звук.

— Скоро придется переключиться на эту штуку, — он кивнул на фонарь-кайири, висящий в руке Мисаки. — Если дождь усилится, я не смогу создать хороший свет.

— Ты был хорошим светом, Робин. Мы уже там, — Мисаки указала на огонек впереди — фонарь единственной автобусной остановки Ишихамы.

— Твой отец предсказал это, — Робин смотрел на вечернее небо, почти черное от туч. — До громкости грома и размера капель.

— Он так умеет.

— Как?

— Если бы я знала, пошла бы работать в прогноз погоды, а не лечение.

— Я должен попросить его научить меня, — отметил Робин, они добрались до остановки, отмеченной деревянной табличкой на фонаре.

— Я не знаю, как это прошло бы.

— Потому что я — таджака?

— Нет. Думаю, дело в опыте. Он родился в Арашики. Чем больше бури испытываешь, тем больше знаков замечаешь.

Дождь полился сильнее, и огонь Робина угас, оставив только свет единственного фонаря на автобусной остановке.

— Прости за это, — Мисаки рассмеялась. Она вытянула ладонь над головой Робина — непростой трюк, таджака был выше нее — и отразила вокруг него капли дождя. — Мы должны были сделать тебе зонтик.

— Поздно жалеть, — он пожал плечами, не переживая, что ветер океана бросал капли чрез защиту Мисаки на его лицо и шею.