Меч Кайгена

Игнорируя ее, Такаши вытащил из складки кимоно анонимное письмо с вызовом, которое Мисаки оставила на двери дома. Нами, в этом был весь он? Он не мог даже сразиться, не сделав все правильно, с бумагами. Он без эмоций прочел вслух:

— Мацуда Такеру,

Я лишилась семьи, дома, всего, что было мне ценным, из-за твоей трусости и ошибок. Бросив передовую во время боя, ты обрек других воинов на смерть, включая твоего брата и сына.

— Я сказала, что не нужно это читать, — сказала она, но Такеру продолжал:

— Нашу деревню разгромили, а ты не заступился за нас перед правительством. Когда тела наших мертвых опозорили, ты не возмутился. Когда власти отказали нам в помощи, ты не оспорил их решение. Когда ты был нужен нам больше всего, ты пропал на вершине горы, бросив остальных выполнять твои обязанности.

Ты проявил себя во всем неспособным спорить с властями, когда от этого зависели те, кто ниже тебя. Думаю, что такой трус недостоин вести нашу деревню в тяжелое время.

В Мисаки был праведный гнев, когда она писала это. Спокойный голос Такеру лишил слова эмоций, лишил жестокости.

— По этим причинам я бросаю вызов на бой в девять ваати, на земле, где когда-то стояла деревня нуму. Покажи в бою, что ты мужчина.

Такеру закончил, глядя на письмо.

— Неспособен спорить с властями, — повторил он сдержанно, без злости. — Это о полковнике Сонге… или моем брате?

— Об обоих, — сказала Мисаки, еще сжимая меч. — Я не забираю слова и то, что написала. Ты отрицаешь что-то из этого?

Такеру не ответил. Когда он потянулся к бедру, Мисаки дернулась, готовая защищаться, но он не вытащил Кьёгецу, а медленно развязал белый шнур, удерживающий меч на месте, вытащил жемчужные ножны из-за пояса. Он медленно опустился на колени и положил Лунный Шпиль сбоку.

«Вот как будет, — подумала Мисаки, меняя хватку на Сираденье. — Он начнет с Шепчущего Клинка».

Легенда гладила, что Сасаяиба могла разрезать все. Еще не было ясно, могла ли техника рассечь зилазенское стекло. Мисаки была готова. Она продумала все маневры, какие видела у Такеру. Она знала, как все это отбить. Она была готова…

Но она не планировала то, что он сделал дальше.

Отложив меч, Такеру прижал ладони к земле, покрытой снегом… и поклонился.

— Что ты делаешь? — осведомилась она.

— Я признаю все обвинения, какие выдвинул бросивший мне вызов. И… — он сдвинул волосы в сторону, открывая шею. — Я сдаюсь, — он поклонился ниже, подставляя шею под меч, — и предлагаю свою жизнь в расплате.

Мир, казалось, остановился. Мисаки думала, что это ей снилось, но ей не могло такое присниться. Даже в бреду она не могла придумать, чтобы Такеру не принял бой, встал на колени перед женщиной и попросил убить его.

— И что ты делаешь?

— Я принимаю условия в письме, — сказал Такеру. — Сдаюсь и отдаю свою жизнь.

— Я н-не… Я не имела такое в виду в письме, — пролепетала она, пятясь в смятении. — Я писала то, что могло привести тебя сюда.

— Чтобы привести меня сюда, хватило бы вызова, — сказал Такеру. — Ты должная была знать это.

Укол вины напугал ее. Мисаки пошатнулась, растерявшись. Как бой, который она тщательно продумала, выскользнул за мгновение из-под ее контроля?

Она думала, что Такеру силой поведёт ее в дом, заставит ее сопротивляться или уйдет с презрением, заставляя ее погнаться за ним. Она знала, что шансы, что он примет вызов, как от равной, были небольшими, но если бы он сделал это, она была бы уверена, что он защитил бы свое достоинство и поставил бы ее на место. Все пути заканчивались боем. Так она планировала это, так должно было произойти, так что тут происходило? Почему он был на коленях?

— Почему? — сдавленно прозвучал вопрос.

— Что?

— Перед тем, как я убью тебя, — сказала она, — я должна знать, почему… Если ты понимаешь мои обвинения, если ты согласен, то почему это происходит? Почему ты не спорил с полковником Сонгом? Или своим братом? Мерзавец, как ты мог все это допустить?

— Я… — голос Такеру был таким тихим, что едва пробил тишину падающего снега. — У меня нет ответа.

Рот Мисаки раскрылся от потрясения.