Меч Кайгена

Если Мисаки хотела получить время на побег с детьми, ей нужно было сильнее обезвредить мужа. Пока он был удивлен, ей нужно было повредить ему колени или вырубить ударом в висок. Но она пока не собиралась проявлять открытую жестокость к мужу… да?

Да?

Она обдумывала ситуацию и понимала, что Такеру пойдет за ними. Он точно был в ярости. Вряд ли Мисаки сможет уговорить его после того, как открыто пошла против него. Он догонит их. Попытается вернуть их силой. И она навредит ему? Она станет биться с ним серьезно? Из мыслей поднялся темный вопрос: это что-то изменит?

Мисаки сражалась с жуткими теонитами, но Такеру был намного сильнее, чем они. Ей стоило вернуться и обезоружить его? Это мог быть ее единственный шанс, сейчас, пока он не мог использовать правую руку и мог не решиться использовать джийю.

— Каа-чан, — голос Мамору отвлек ее от мыслей. — Хиро-кун и Нага-кун в плащах. Чоль-хи говорит, что не уйдет, пока ему не объяснят, в чем дело. Что мне теперь делать?

— Мамору… — Мисаки медленно повернулась и посмотрела на сына.

Переживая, что за ними пойдет Такеру, она не учла, что Мамору тоже будет там… Мамору был достаточно сильным, чтобы склонить весы в какую-то сторону. Учитывая уровень навыков, силы и опыта, она понимала, с кем решит остаться Мамору.

Но это не могло произойти.

Не с Мамору, который был верным, переживал за родителей. Ребенок не должен делать такой выбор. Но реальность была в том, что если Мисаки и Такеру начнут биться при нем, ему придется выбирать. Если она хотела убежать с мальчиками сейчас, она обречет Мамору на грех — ему придется поднять меч на кого-то из родителей.

Она не могла так поступить.

Ее решение было принято.

— Мамору.

— Да, Каа-чан?

— Ты делал для Нагасы и Рёты ледяные санки… можешь сделать такие, чтобы уместились твоя тетя и четверо малышей?

— Эм… да. Думаю, да.

— Хорошо. Делай эти сани, усади всех в них и спусти с горы как можно быстрее, не разбив их.

— Что… сейчас?

— Да, сейчас. Иди!

— А ты, Каа-чан?

— Я буду сразу следом, — Мисаки расправила плечи и повернулась к коридору. — Мне нужно кое с чем разобраться.

Мамору не успел возразить, она пошла по коридору, решимость стала льдом.

Она решила пойти к Такеру. Он был не таким, как враги, с которыми она разбиралась в прошлом, которого можно было обезвредить одним разрезанным сухожилием или метким ударом по колену. Его ньяма тянулась так глубоко, что он мог двигать водой разумом. Такеру с разбитыми конечностями все еще был опасен. Такеру, который мог хотя бы пошевелиться, был все еще опасен.

Ее сердце забилось быстрее, разум представлял возможные реакции Такеру, любую его атаку, и как она могла ее отразить.

Она завернула за угол… и обнаружила, что путь был перекрыт.

— Нии-сама!

Она так погрузилась в свою тревогу, что не ощутила ньяму Такаши, вошедшего в дом.

— Мисаки, что происходит? — осведомился Такаши. — Почему дверь кабинета моего брата заморожена? Почему все в панике?

Лед Мисаки рассыпался. Ее сердце грозило выпрыгнуть из груди. Такаши был тут. Он был тут. Это все меняло. Если шансы против одного Мацуда были небольшими, то против двоих шансов не было.

— Что происходит? — настойчивее повторил Такаши.

Джийя Мисаки кипела в ней, ей нужно было действовать, но она не знала, как.

— Я… — голова Мисаки кружилась. Слова не приходили.

— Твоя джийя странно себя ведет, сестренка, — сказал Такаши, хмурясь в тревоге. — Ты в порядке? — он протянул к ней руку.

Если бы она ударила его сейчас, пока он этого не ожидал… но нет. Если она поднимет руку на Такаши, Сецуко не простит ее, не пойдет за ней в безопасность. И она не могла уйти без Сецуко…

— Ответь, Мисаки.

Мисаки открыла рот, но не успела соврать, раздался грохот.

Дверь кабинета Такеру взорвалась, куски дерева и льда полетели в стороны.

— Что это было? — сказал голос, Мамору прибежал в коридор, Сецуко и Чоль-хи — за ним. — Каа-чан, ты…

Но все умолкли, Такеру появился в дверях кабинета. Сила его гнева была такой тяжелой, что никто не мог говорить или даже дышать из-за нее. Он сделал шаг в коридор, и все отпрянули — все, кроме Мисаки, которая не могла шевелиться.

Правая рука Такеру все еще свисала сбоку, но ему она не нужна была, чтобы удерживать Мисаки. Его взгляд прибил ее к месту, как меч, пронзивший живот. Его голос мог заморозить солнце, когда он сказал:

— Мисаки…

После этих трех слогов она поверила впервые, что у ее мужа были эмоции. Он мог ненавидеть.

Она ждала, застыв, пока взгляд Такеру станет физическим льдом и оборвет ее жизнь. Она не могла смотреть ему в лицо, закрыла глаза. Она знала звук меча, пронзающего тело человека. Она знала смертельный холод Шепчущего Клинка. Она знала, каково было носить внутри такой лед. Она была готова…

Но следующим звуком был не хруст льда об кость, а звон колокола. Она ощутила не твердый лед в животе, а нежный ветерок на щеке. Слабый. Слабый, но живой. И в тот момент джийя Мисаки, Такеру, Такаши и Мамору была задета чем-то чужим, чем-то легче и быстрее, но не менее сильным.