Меч-кладенец

— Ишь ты! — удивился Одноглазый. — Так это, выходит, не походный, а Родовой огонь? — кивнул он головой на костер.

— Родовой!

— Ишь ты… Это хорошо, это славно.

И Одноглазый уважительно подобрал под себя ноги.

Лане и Велу хотелось поговорить, разузнать у приехавших новости, но нельзя же начинать разговор, не накормив сначала гостей. И Лана, быстро и ловко выпотрошив щуку, лежавшую на дне лодки, торжественно поднесла ее к костру.

— Что это у тебя? — оживился вновь Одноглазый. — Щука? Это хорошо, это славно! Щуку надо с чермень-травой печь. Не знаете, что за трава такая? В еловом лесу растет, кисленькая, листочки мелкие…

Лана давно уже засыпала щуку перемешанной с раскаленными углями золой, а Одноглазый, то и дело сглатывая слюну, продолжал учить ее, как щуку готовить:

— Надо ей, щуке, брюхо вспороть да вместо кишок чермень-травой набить. Да в золу ее, зубастую, закопать, да горячими угольками сверху засыпать и ждать, пока подрумянится. Потом на другой бок повернуть. А когда глаза у нее белыми станут — спеклась, значит, щука. Пора есть…

Пока щука, хоть и без чермень-травы, пеклась в горячей золе, Лана достала из лодки кожаный мешок с запасами. Каждый получил по одной копченой, обмазанной жиром тетеревиной тушке, еще зимой заготовленной в предвидении большого похода.

Веселый и разговорчивый гость сразу замолчал, только и слышно было, как на крепких его зубах хрустели птичьи косточки. И второй воин, по имени Вьюн, угрюмый и молчаливый, тоже жадно впился в своего тетерева. Видно, давно не ели оба, проголодались. Вел удивился: в лесу дичи полно, под дубами, что на опушке стоят, вся земля кабанами изрыта. Может, некогда Одноглазому и Вьюну на охоту сходить, спешат куда-то?

Пока ели тетеревов, уже и щука была готова. Лана разделила рыбину на части, дала каждому из мужчин по большому куску. Горячее, белое рыбье мясо разваливалось в руках, обжигало. Оба воина довольно урчали, заглатывая его и сплевывая себе за спину, не в сторону Родового огня, мелкие рыбьи кости. Наконец насытились оба. И Вел тоже отложил то, что съесть не успел. Настало время для разговора.

Икнув и вытерев руки о кожаные штаны, Одноглазый начал рассказывать. Оказалось, что половину зимы дружина Яра в Городце жила. Поначалу на туров и кабанов охотились, медведей с берлог поднимали. А когда снег глубоким стал и туры с оленями и кабанами к теплым местам ушли, начали воины домашних коров и быков резать. Когда всех съели, распустил Яр дружину. Разбрелись воины по родам своим. Теперь же, когда снег стаял, велено им опять в Городце собраться. Вот они с Вьюном и едут туда. В родах запасы кончаются, не только гостей, себя кормить нечем стало.

— Врешь, — прервал Одноглазого его молчаливый товарищ.

— Чего вру?

— Есть запасы…

— Может, и есть! — согласился Одноглазый. — Может, просто не хотят селяне кормить нас. Забыли, кто их от кафов спас. Ну и ладно. Вот подсохнет земля, в набег нас Яр поведет. Там откормимся!

И Одноглазый, довольный теплом, сытостью и собственным остроумием, захохотал утробно, раскатисто.

— На кафов в набег пойдете? — спросил Вел.

— Нет. Зачем на кафов? К ним пойдешь, может, еще и сам не вернешься! — И Одноглазый, совсем развеселившись, захохотал еще громче. — В другие места пойдем. Хочешь с нами? Яр тебя помнит.

— Нет. Не пойду с Яром. Разные пути у нас с ним. К себе в род я иду, к племени своему. И Лана со мной.

— Зиму как прожили? — серьезно спросил Одноглазый, но тут же не выдержал, подмигнул озорно Лане, державшей ребенка: — Вижу, вижу! Чего тут и спрашивать. Хорошо, значит, жили. Сытно.

Посмеявшись вместе с Одноглазым, Вел не спеша принялся рассказывать про Гура, про то, как снял тот железные кольца с ног Ланы, как научил Вела железо на огне греть до красного цвета, а потом, по нему, мягкому, ударяя, делать разные вещи. Напрасно Лана делала страшные глаза и изо всех сил мигала ему. Вел не понимал, чего она хочет от него, зачем за рукав дергает.

— Что ты мигаешь? Или глаз засорила? Я правду рассказываю. Разве не так все было?

И Вел, подведя гостей к лодке, стал показывать им подаренные Гуром железные вещи. Потом и меч свой невиданный показал. Из чехла его вынул, остроту лезвия дал им пальцем попробовать. Радовался Вел, видя, как удивляются воины. И все новые чудеса им показывал. Дубовые, толщиной в руку, сучья перерубал одним махом, солнечные лучи мечом ловил и в глаза пускал воинам. И не мог понять Вел, почему все больше мрачнели гости, почему жадной, неуемной завистью зажегся вдруг единственный глаз Одноглазого, почему насупился и без того мрачный Вьюн.

Долго молчали гости, у огня сидя. Потом переглянулись между собой, отошли к коням, поговорили о чем-то. Вел у костра спокойно сидел. Вдруг вспрыгнули оба воина на коней своих, вскинули руки с копьями и прокричали грозно:

— Бойся нас! Слышишь, Вел? Бойся!