Меч князя Вячки

Мирошка через мешок со всем отчаянием, со всей злостью впился зубами в чужое ненавистное плечо, крутнулся телом. Сила, изгнанная из него страхом, снова вернулась.

Незнакомец ойкнул от боли, Мирошка с мешком на голове плюхнулся наземь. Он мгновенно вскочил на ноги, содрал мешок и закричал пронзительно, истошно:

– Мама! Яков!

И бросился во тьму, на миг опередив злые страшные руки, готовые снова схватить его.

– Держи мальца! – закричал старик, и Мирошке показалось, что это был голос Гнездилы.

Да разве можно было удержать Мирошку! Как на крыльях мчался он к родной хате, стрела из лука не смогла бы догнать его. Добежал, долетел до дома, ввалился в низкую дверь и на пороге столкнулся с матерью.

– Мама! – только и крикнул Мирошка, и земля поплыла у него из-под ног, опрокинулся, почернел серебряный Путь Перуна и погас, будто и не было его на небе.

Долго болел Мирошка. Черная лихорадка поселилась в нем. Ни травами, ни заговором, ни святой водой нельзя было ее выгнать. И никто не знал, что будет с ним, – ведь не дано человеку знать свой удел. Рыбы попадают в невод, птицы запутываются в тенетах, сыновья человеческие становятся жертвой своих весен и зим. Тот, кто родился, должен умереть. Таков нерушимый закон природы, но Мирошке было всего десять солнцеворотов. И однажды он почувствовал, как снова наливаются силой руки и ноги, как глаза, привыкшие к полумраку, пытаются глянуть за горизонт, вобрать в себя солнечные лучи, ночные звезды.

– Сынок, – счастливыми слезами заплакала мать, – а мы уже думали, что ты могилой пахнешь. Живи, сынок.

И крепко поцеловала Мирошку.

За время болезни мальчика в Горелую Весь приезжал княжеский вирник со своим помощником. Стали они на постой к бортнику Червону. И заплатила весь дикую виру, ибо, как говорится в уставах князей свислочских, «в их земле, в их верви голова лежала». Кроме того, заплатили смерды за красную рану тридцать гривен и за синюю рану пятнадцать гривен. А еще дала весь вирнику и помощнику его еды на всю седмицу: семь ведер солоду, сыру, хлеба – сколько могут съесть, кур по две в день, овса для четырех коней, и рыбы великое множество, и меду. Чесали затылки смерды.

Зима уже хозяйничала в пуще, когда Мирошка поднялся на ноги. Ядреный мороз сковал землю. Снег завалил все дороги, все самые узкие тропинки. Плохо стало зверью большому и малому – земля уже не могла укрыть их следы. Медведи, накопив жиру за лето, укладывались спать. Волки бегали стаями, в которых верховодили лютые голодные волчицы.

Мать сидела за прялкой возле маленького, закованного прозрачным льдом окошка и пела:

А на том дворе да стоят горы, Да стоят горы высокие;
А на тех горах да лежат брусы, Да лежат брусы тесовые;
А на тех брусах да стоят столбы, Да стоят столбы дубовые;
А на тех столбах да висят котлы, Да висят котлы чугунные;
А под теми котлами да горят огни, Да горят огни пурпурные,
Да идут дымы косматые, Там сидят деды бородатые…

Мирошке не терпелось узнать, где находится тот двор, где можно увидеть те горы, брусы, столбы и котлы. Но мать сказала только:

– Так моя бабка пела.

Пришел Яков, весело улыбнулся Мирошке, скинул с плеча молодую убитую косулю. У косули были красивые маслянисто-темные глаза.

– На Звонком берегу подстрелил, – похвалился Яков. – Идем, Мирошка, покажу тебе что-то.

Мирошка надел толстую коричневую свитку, шапку-ушанку из волчьего меха, поршни с теплыми портянками натянул на ноги.

Зима выбелила Горелую Весь. Все вокруг было застлано снегом, да каким – пушистым, мягким, невесомым! Если присмотреться, снег был соткан из малюсеньких белых звездочек. Мирошка брал эти звездочки на ладонь, и на теплой ладони они потихоньку начинали плавать, как свиной жир на разогретой сковороде, а потом исчезали – только блестящая капелька воды оставалась от них.

– Я тебе конек сделал, – сообщил Яков. – Хороший конек, костяной. Из бычьей кости выточил. На Свислочи будем кататься, там уже лед пластом лежит.

Мирошка с радостью схватил конек, прикрутил его к ноге воловьими жилами. Так и побежал к речке по снегу с коньком на правой ноге.

В месте слияния Свислочи и Березины нашли место, где почти не было снега, и Мирошка, оттолкнувшись левой ногой, ездил на коньке от берега к берегу, вырезая на льду запутанные узоры. Яков лепил снежки и бросал ими в Мирошку. Весело и жарко было обоим.

Вдруг на крутом берегу Березины, густо засыпанном снегом, Мирошка заметил тонкую струйку дыма. Он остановился, пригляделся внимательнее. Дым выходил будто бы из-под земли, из какой-то высоко поднятой над рекой норы, издалека казавшейся маленькой черной точкой.

– Что там такое? – удивленно спросил Мирошка у Якова.

– Дым.

– Я вижу, что дым. А кто там и что жжет?

– Там человек живет.

– Человек? В снегу?