Меч князя Вячки

– Челом бьем тебе, князь-христолюбец. Мы люди русские, киевские, купцы низовские. Везем соль и вино ромейское, олово и медь для рукодельных людей, красный шифер из Овруча, ткани богатые, ленты парчовые, браслеты стеклянные для молодых красавиц.

– А чего взамен хотите? – чмыхнул в седой ус князь.

– Хотим серебра твоего княжеского. Хлеба, меда, воска. Шкур бобровых и собольих. А я, купец Нажир, хочу рабыню молодую, красивую, чтоб мой старческий сон берегла-охраняла.

– Отоприте ворота! – приказал надворной челяди князь Рогволод Свислочский. – Впустите обоз, накормите лошадей, а гостей я сам потчевать буду.

Нажир поставил на ночь возле обоза стражу, а сам с купцами пошел в княжескую трапезную. До самого утра лилось из больших глиняных амфор хмельное вино, опьяневшие купцы рассказывали князю про дальнюю опасную дорогу, про санный путь по заснеженному Днепру, про грозные непроходимые пущи, в которых свирепствуют лютые волчьи стаи, про заледеневшие звезды в черном зимнем небе, про огненные столбы и кресты, вспыхивающие в глухую полночь над землей…

А в это время княжне Добронеге снился странный радостный сон. Виделось ей, что вместе с кормилицами и служанками сидит она в своей белой светлице. Кормилицы прядут кудель, служанки сказки сказывают. И вдруг словно ветер ударил в слюдяное окно светлицы. Такой ветер весной со Свислочи налетает. Распахнулось окно, а за ним не ветер, а сокол златокрылый. Каждое перышко жаром горит, искрится. И были у этого сокола человечьи глаза и человечий голос, а когти острые, цепкие. Подлетел сокол к княжне. Кормилицы и служанки со страху на пол попадали, уши заткнули, глаза зажмурили. Схватил сокол княжну Добронегу, схватил мягко, да не вырвешься, и вынырнул в окно, помчался в ночное небо над пущами и болотами. Страшно Добронеге, от ужаса горло перехватило. Хочет крикнуть, да теплые соколиные перья крикнуть не дают, рот закрывают. Быстро-быстро мчится сокол, морозный ветер свистит и разбивается о крылья, звезды, как золотые кольца, катятся и катятся по гладкому небу. И вот начинает светлеть. Розовые лучи солнца зажгли небесный мрак. И видит Добронега, что на огромной золотой туче стоит-плывет золотой дворец. Не темный, не дубовый, как отчий, а золотой, ослепляющий блеском. Ударился сокол белой грудью о золотую тучу, аж искры из тучи посыпались, и превратился в высокого синеглазого юношу необыкновенной красоты. Крепко обнял он правой рукой Добронегу, засмеялся, хотел поцеловать, да тут княжна и проснулась.

Стояло серое зимнее утро. За слюдяным окном, плотно закрытым на зиму, выла голодным волком вьюга. Опершись на локоть, Добронега окинула нетерпеливым взглядом свою опочивальню, пол, кровать. Золотых соколиных перьев нигде не было. Выл ветер за холодным слюдяным окном. Она грустно вздохнула, позвала кормилицу:

– Параскева!

Служанки, молчаливые простоволосые девки, одели ее, заплели косу. Она надела на шею желто-коричневые янтарные бусы, на тонкие запястья рук – серебряные браслеты. Приказала служанке, и та принесла золотой веночек, украшенный драгоценными камнями, – отцов подарок. Служанка, стоя на коленях, держала в руках зеркало, остальные дохнуть не смели – смотрели, как их хозяйка любуется собой. Вдруг тень набежала на светлый лик Добронеги, не понравилось ей что-то в своем лице, и она ударила служанку по щеке. За слюдяным окном несмело занималась заря.

С самого утра ожило, зашумело, загомонило Княжье сельцо. Бегала, суетилась челядь с багровыми от мороза и хлопот лицами. Лаяли собаки, ржали кони. Звенело железо. На всю зиму делал запасы князь Рогволод Свислочский, надо было накупить всякого добра, чтоб хватило до самой весны, до чистой теплой воды, когда поплывут по Свислочи и Березине караваны купеческих стругов. Не жалел князь серебра, но каждую вещь, каждую амфору с вином, каждый локоть заморской ткани ощупал собственными руками.

Среди этой суматохи только старейшина Нажир сохранял спокойствие. В каких только краях не побывал он за свою долгую купеческую жизнь! Был в Новгороде, в Смоленске, в Литве и Пруссии, Полоцке и Менске. И вот таких медвежьих уголков, как это Княжье сельцо, немало повидал, посчитать – пальцев на руках не хватит. Он стоял в бобровом, до пят тулупе, на поясе висел кожаный футляр с дорожными весами и гирьками. Серебро без веса не идет. Каждую гривну купцы взвешивают, отрубают, если надо, куски матово-белого металла. Для расчета есть у купцов и гривны, и мотки серебряной проволоки, и дирхемы, и динары.

Из княжеских погребов выкатывали слуги дубовые кадки с густым, тягучим, светло-желтым, как летнее солнце, липовым медом. Выносили вязанки сушеной рыбы, грибов. Выбрасывали свернутые в рулоны звериные шкуры – черные, седые, рыжие, бурые. Вместо этого добра на самое дно погребов оседали амфоры с вином, а в амбары, которых у князя было множество, складывался тяжелый товар – железо, медь, олово.