Меч ликтора

В жилую часть моих апартаментов можно было легко пройти, минуя рабочий кабинет, где я занимался делами Винкулы и хранил документы. Я сорвал чужой плащ и облачился в свои угольно-черные одежды, а мысли мои тем временем занимал вопрос: зачем архону, который прежде никогда ко мне не приходил и которого по этой причине я редко видел вне стен его палат, понадобилось являться сюда, причем одному, ибо никаких признаков свиты я не замечал?

Эти размышления оказали мне добрую услугу, освободив ненадолго от иного рода мыслей. В спальне стояло огромное, покрытое тонким слоем серебра стекло, служившее куда лучшим зеркалом, чем привычные мне маленькие пластинки из отшлифованного металла. Я остановился перед ним, чтобы окинуть себя взглядом, и вдруг обнаружил небрежно написанные мелом четыре строчки из песенки, что когда-то пела мне Доркас:

Рожок Урса, ты поешь небесам.

Там покойней душе, зелень гуще.

Спой же здесь, где милее леса.

Унеси меня в опавшую пущу!

В кабинете стояло несколько больших кресел, и я ожидал найти архона расположившимся в одном из них (хотя я вполне допускал, что он мог позволить себе порыться в моих бумагах: при желании он имел на это полное право). Однако он стоял у бойницы и смотрел на принадлежавший ему город подобно тому, как я недавно смотрел на него с крепостных высот Замка Копья. Сцепленные за спиною руки словно жили своей, обособленной жизнью: игра пальцев выдавала напряженные раздумья архона. Спустя некоторое время он обернулся и заметил меня.

— А, вот и ты, мастер Палач. Я и не слышал, как ты вошел.

— Я всего-навсего подмастерье, архон.

Он улыбнулся и сел на выступ спиной к щели бойницы. Черты его лица были грубы — большие глаза с нависшими темными веками, крючковатый нос, — но мужественности в них не ощущалось; такое лицо могло принадлежать уродливой женщине.

— Я облек тебя всею полнотой власти в этом городе, а ты считаешь себя лишь подмастерьем?

— Возвысить меня могут только мастера моей гильдии.

— И тем не менее представленное тобою письмо, тот факт, что именно тебя они прислали сюда, наконец, сама твоя деятельность здесь со дня появления — все говорит о твоем превосходстве над другими подмастерьями. Во всяком случае, никто не догадается о твоем ранге, если ты будешь держаться с достоинством, подобающим твоему положению. Сколько мастеров в твоей гильдии?

— Я и сам хотел бы это знать, архон. Если никто не был возвышен после моего ухода, то всего двое.

— Я напишу им и испрошу для тебя возвышения in absentia.

— Благодарю, архон.

— Не благодари. — Он отвернулся словно в замешательстве и устремил взгляд в бойницу. — Полагаю, что через месяц мы получим ответ.

— Они не удостоят меня возвышения. Но мастеру Палаэмону будет приятно узнать, что ты мною так доволен. Он резко развернулся и взглянул на меня в упор.

— Нам вовсе не обязательно придерживаться этикета, Северьян, — вас ведь так зовут, не правда ли? А мое имя Абдиес, и я не вижу причин, почему бы тебе не называть меня так, когда мы одни.

Я молча кивнул. Он снова повернулся к бойнице.

— Какое низкое отверстие! Я осматривал его, ожидая тебя: оно расположено почти на уровне моих колен. А ведь из него так просто выпасть.

— Только человеку столь же высокого роста, как ты, Абдиес.

— А не назначались ли в прошлом такие казни — когда приговоренного выбрасывали из высокого окна или сталкивали в пропасть?

— Да, применялись оба эти способа.

— Не тобою, разумеется. — Он снова повернулся ко мне.

— Я вообще не припоминаю, чтобы так казнили в наше время, Абдиес. Я рубил головы — на плахе и на стуле. Это все, что я делал.

— Но ты не стал бы возражать, если бы при иных обстоятельствах тебе пришлось воспользоваться ими? Если бы тебе поручили?

— Я здесь для того, чтобы приводить в исполнение приговоры архона.

— В одни времена, Северьян, публичные казни полезны для общества. В другие они приносят лишь вред, провоцируя народ на бунт.

— Я понимаю тебя, Абдиес, — сказал я. Мне не раз случалось замечать, как в глазах ребенка таятся его будущие взрослые заботы. Так и теперь на лице архонта залегла тень его грядущей вины (о чем сам он, возможно, не подозревал).

— Вечером я жду у себя в палатах гостей. Надеюсь увидеть среди них и тебя, Северьян. Я поклонился.

— Среди различного рода государственных должностей существует одна — а именно моя, — исполнителям которой традиционно запрещается появляться в обществе.

— И ты полагаешь, что это неправильно; что ж, вполне естественно. Сегодня вечером, если это действительно тебя оскорбляет, мы и займемся восстановлением справедливости.

— Представители нашей гильдии никогда не жалуются на несправедливость закона. Напротив, мы гордимся своим особым положением. И сегодня вечером другие гости будут вправе возмутиться твоим поступком.

На губах архона мелькнула кривая усмешка.

— Их возмущение меня не волнует. Вот, возьми, это тебя вразумит.