Меч мертвых

Твердислав без большого удовольствия наблюдал за Щетиной (так он уже начал называть его про себя, ибо нашел, что норовистому Сувору это прозвище как раз подходило). Когда-то он мог бы поспорить с Сувором на равных, и еще неизвестно, к кому из них двоих нынче обращались бы за наукой юнцы. Твердята, думающий княжий советник, и посейчас был куда как ловок с мечом, но против Сувора уже не встал бы даже на деревянных. Ушла сноровка, и вряд ли теперь воротишь ее, — а ведь в один год родились. Знал Твердята, что превзошел старого соперника, когда стоял посреди длинного дома и держал речь перед Рагнаром Кожаные Штаны. Никогда Сувор не сумел бы сказать такой речи, никогда не возмог бы послужить своему князю хоть вполовину так, как он, Твердята, — Вадиму!..

…А вот увидал, как играет дареным мечом боярин Щетина, — и возревновал. И, если по справедливости, уж не Сувору должен был достаться дивный клинок. Он ли возглавил посольство? Он ли Государыне Ладоге честь великую на лодье везет?..

Тем временем безусый мальчишка действительно принес Сувору два деревянных меча, и тот, веселый, размявшийся, протянул один Замятне:

— Потешимся, Тужирич?

Хмурый Замятня ловко поймал брошенную рукоять. По дороге домой он не сделался разговорчивее, зато многие слышали, как вечерами в его палатке жалобно плачет смуглая маленькая рабыня. Днем, на палубе, Смага (прозванная так словенами за цвет кожи) куталась от ветра в широкий полосатый платок. Однажды его ненароком сдуло с лица, и отроки успели заметить, что у девушки то ли разбиты, то ли искусаны губы и под глазом — темный, как туча, синяк.

— Потешимся, Несмеяныч, — ответил он Сувору. — Только не на деревянных, а на боевых. И я свой просто так из ножен не достаю…

— Да? — Подбоченился боярин Щетина. С Замятней он большой дружбы не водил никогда. — И на какой живот биться хочешь?

— А хоть на тот меч, с которым ты тут сейчас красовался. Не забоишься?

Сувор тряхнул седеющими кудрями — кого, мол, забоюсь, уж не тебя ли?.. — и смотревшему Твердиславу подумалось, что неизжитое мальчишество когда-нибудь да непременно уложит его старинного соперника в могильный курган. С непривычным, еще как следует не легшим в руку мечом… Эх!

Замятня скинул с широких плеч кожаный плащ и пошел на боярина. Он был противником хоть куда: такой даже и Сувора, того гляди, поучит кое-чему. Весел и бесшабашен был старый боярин. Замятня — тяжек норовом и безжалостен, этот без шуток пойдет до конца и спуску не даст… Волчок в сторонке рычал и пытался подняться на слабые ноги. Страшился за хозяина, заступиться хотел.

Некоторое время поединок вправду выглядел равным. Тем более что Щетина не держался обычая ни в коем случае не сходить с места, — знай вертелся и отступал, выгадывая пространство. И ведь подловил Замятню на чем-то таком, что не все отроки изловчились приметить. Прыжком ушел влево, коснулся босой ногой отвесного бока ближнего валуна… и, взвившись, на лету рубанул по мечу не успевшего ответить Замятни. Так, что у того звенящая боль пронизала руку по локоть и черен вывалился из ладони. Замятня сунулся подхватить, ибо не было уговора, чем должен кончиться бой… Суворов клинок вычертил перед глазами серебряные кренделя, остановил, заставил попятиться.

— Следовало бы тебе, гардский ярл, предложить ему поставить на кон девчонку, что подарил ему конунг! — громко сказал Эгиль берсерк, пришедший взглянуть, как меряются сноровкой альдейгьюборгские удальцы. — Мало справедливости в том, что ты мог потерять добро и бился только за то, чтобы сохранить его при себе!..

Воины засмеялись.

— Твоя правда, Эгиль хевдинг, — по-варяжски, чтобы все поняли, сказал один из датчан. — Только гардскому ярлу все равно не пришлось бы отдавать меч, и девчонку он тоже не получил бы. Когда они договаривались, солнце уже коснулось горизонта, а такие сделки нет нужды выполнять!

Чайки кричали и дрались, деля тушу тюленя. Время от времени какой-нибудь из них удавалось вырвать кусок, и удачливая птица спешила с ним прочь, а все остальные с оглушительным гомоном неслись отнимать. Известное дело — в чужом рту кусок слаще. Вот так и случилось, что плотный клубок орущих, сцепившихся, молотящих крыльями хищниц пронесся как раз над тем местом, где только что сравнивали мечи Замятня и Сувор. Беглянка была настигнута и под градом ударов не возмогла удержать лакомую добычу: разинула клюв оборониться, и на каменный берег между двоими бойцами влажно шлепнулся кусок мертвечины.

Это был тюлений глаз, который жадные птицы, дорвавшиеся до падали, так и не дали друг дружке выклевать сразу, а только разодрали глазницу и вытащили когда-то зрячий комок. Теперь, изувеченный клювами и помутневший, он лежал под ногами людей и, казалось, все еще смотрел.

И люди невольно качнулись прочь, и многим подумалось о богах, посылавших предостережение смертным.

Твердислав не стал дожидаться, пока кто-нибудь вслух истолкует знамение.

— Ты!.. — поднявшись с травы, прикрикнул он на Сувора. — Что затеял, смотреть срам!.. На ночь глядя мечом размахивать, чаек пугать!.. Уймись от греха!..