Меч мёртвых

Хилок со своими довольно далеко отошёл от места сражения. Опять пришлось лезть в трясину и ощупью прокладывать путь. Однако два челна всё же нашлись, причём именно там, где указывали разбойники. Челны действительно были прорублены, но отроки не растерялись. Зря, что ли, справный воин слывёт мастером на все руки, да ещё и таскает с собой всё необходимое в дороге! Живо сбили оковки с наименее попорченного щита, сняли вощёную бычью кожу с деревянной основы. Порылись в пудовых мешках, добыли молоточки и горстку мелких гвоздей, взялись приколачивать…

На зачинённой таким образом лодочке, ясное дело, не стоило плыть куда там за море – даже и через Мутную. Но вернуться к Урюпе и у него на глазах обойти заслон, чтобы словами поносными, сказанными про ушедших, подавился немедленно, – это да, это еле живое судёнышко пожалуй и сдюжит. Хилок первым влез внутрь, и сквозь щели сразу начала обильно сочиться вода, но и это было не страшно. Двоих разбойников приставили шапками вычёрпывать воду, остальные споро взялись грести обломками вёсел, найденных возле челна, и кусками досок, вырубленных из второй, безнадёжно испорченной лодки. Судёнышко побежало через разлив сперва неохотно и неуклюже, потом всё резвей.

Хилок всё подгонял своих отроков: он видел, как остервенело лезли на завал люди Урюпы, и не хотел опоздать. Из заслона, похоже, в живых оставался всего один человек; Хилок сперва огорчился, решив – вот сейчас его опрокинут, сметут, и чего ради они с ребятами тогда поспешают?.. Но человек всё никак не валился, и миновать его нападавшие не могли. Он дрался с редким искусством – два меча ткали в воздухе серебряную паутину, и она оборачивалась для всякого, кто приближался, смертью, если не ранами. Хилок засмотрелся на него, потом поискал глазами Урюпу – куда подевался, что ж храбрость свою не показываешь, других только рад трусами славить?..

Грести оставалось менее перестрела, когда в разливе опять появился корабль. Выскочил из протоки, словно яростный вепрь из тростников, и полетел наперерез…

Это был совсем не тот корабль, который Замятничи украли у сгинувшего посольства, потом упустили, потом тщились перехватить. Не тот, что так жалко полз прочь, ковыляя на единственной паре вёсел. Это была боевая варяжская лодья, и все её тридцать два весла неистово пенили воду. Воины, сидевшие по двое на рукоять, были страшны лицами, потому что совсем недавно заглянули на палубу датского корабля и увидели на нём своих мёртвых товарищей. А на корме бешено летящей лодьи стоял вождь, которого боялось и чтило всё обширное Варяжское море. Князь Рюрик. Белый Сокол. Ладожский государь.

Хилок и его отроки увидели смерть: она шла к ним через озеро, занося и опуская тридцать два меча. И было это последнее, что пятеро молодых воинов и два разбойника успели в своей жизни увидеть. Варяжская лодья прошла по ним, не сбавляя хода, и короткого треска дерева и костей не было слышно за гулкими ударами вёсел и слитным уханьем не щадивших себя гребцов. Боевой корабль смял ничтожную лодочку, не заметив препоны своему бегу, и взял последний могучий разгон, чтобы одолеть непролазную для пешего прибрежную топь и выскочить носом на гриву…

За его кормой не выплыл никто.

Когда с Искры сняли шлем, а потом начали отлеплять от спины пропоротую броню, он пошевелился и застонал. Что-то внутри было неправильно и мешало дышать, не давало расправить грудь и как следует наполнить её воздухом.

– Добрая кольчужка у тебя, парень, – сказал над ухом голос, показавшийся полузнакомым. – Не Сувор ею прежде владел? Уже умер бы, кабы не броня…

А другой человек, чьи руки Искра на себе чувствовал, не говорил ничего, просто был здесь и молчал, перевязывая раны, и вдруг по щеке Искры скользнула пушистая прядь, и девичьи уста начали целовать его окровавленное лицо: не уходи, не пущу, не покидай меня, не покидай!..

В двух шагах от них Харальд Рагнарссон тормошил израненного Страхиню, с трудом вытянутого из-под груды сражённых Замятничей:

– Слышишь, венд!.. Да чтоб тебя тролли сожрали!.. Слышишь ты меня? Очнись наконец!..

Куделька стояла у него за спиной, стискивая руками виски и отчаянно взывая к своей ведовской силе, пытаясь хоть что-нибудь сделать…

Хотя в действительности самое главное она уже сделала.

Глава девятая

Боевые корабли Рюрика шли вверх по Мутной, потому что княжеские наворопники донесли о великой рати, воздвигнутой на варягов князем Вадимом. Ждать, что ли, пока к стольному городу подойдёт?..

– Невесел государь князь… – сказал боярин Сувор Щетина.

Страхиня ответил ему:

– Он не хочет этой войны.

Выжившие походники лежали на самой княжеской лодье, в палубном шатре на носу. После скитания по болотам чистая одежда на теле и кожаный кров над головами были за счастье. Не говоря уж о том, что все их мучения остались наконец позади. И были не зря. Смерть, предательство и чужая вина, запятнавшая славное имя… всё это обрело достойный венец. Откупленный кровью.