Меч Пересвета

Последнюю фразу Нино Вахтанговна произнесла, глядя в зал. Там, за столом, в окружении всей компании сидели Тенгиз и Таня, которая… спала мертвым сном, положив голову на плечо своему кавалеру. Тенгиз сидел скалой, но с виноватой физиономией.

– Клянусь, ничего не делал! – объявил он, когда бабушка подошла к столу и гневно уставилась на внука. – Ничего не делал! По полбокала вина выпили! И все! Она даже поесть не успела – и заснула прямо на стуле!

– Что за вино? «Хванчкара»? На полфлакона валерьянки плюс девочка понервничала… И что ж ты хочешь? Говорила я тебе или нет? Сиди вот теперь, девочку сейчас из пушки не разбудишь. Пусть спит, ничего, пусть спит… Мишенька, вы все успели снять?

Из-за соседнего столика подошел Миша Варламенко с маленькой видеокамерой.

– В общих чертах, да, – кивнул он, кладя камеру на скатерть. – Хотя было темновато, но лица можно узнать. Ну, хоть теперь скажите, зачем было нужно снимать?

– Исключительно для Тани, – пожала плечами старая актриса, садясь за стол и непринужденно наливая себе вина. – Она должна увидеть, как божественно выглядела, и еще раз убедиться, какой слизняк ее «граф Радзивилл». Ей на пользу только пойдет. У девочки и так занижена самооценка, а после общения с мерзавцем комплекс мог упрочиться и остаться на всю жизнь.

– Я, конечно, очень извиняюсь перед всей компанией, но где все-таки чаша? – послышался хриплый пиратский голос. Соломон Борисович сидел рядом с Соней и Белкой, отвечал на какие-то их вопросы, но украдкой поглядывал на дверь. – Юные мотоциклетные воры не смылись вместе с ней через черный вход?

– Соломон Борисович, они же наши друзья, – укоризненно покачала головой Соня. – А кстати, вон, смотрите, идут!

В дверях зала действительно показались Атаманов и Полундра – слегка подсохшие и по-прежнему сияющие. Грязная, мокрая сумка была при них, и Юлька, еще не вышедшая из эйфории победы, чуть было не бухнула ее на белейшую скатерть: Натэла поймала ее за руку в последний момент:

– Что ты! Такая грязная! Давай на полу!

– Покажите мне ее, – изменившимся голосом сказал антиквар. – Я должен знать, что упустил.

– Не «упустили», Соломон Борисович, – мягко поправила Соня. – А не запятнали свою репутацию приобретением краденой вещи. Согласитесь, это немало.

– Как сказать, Сонечка… Видит бог, только ради вас… – уныло протянул Соломон Борисович. И тут же воодушевился: – Боже мой! Боже мой! Прекрасный экземпляр! И великолепно сохранившийся! Четырнадцатый век, согласен. М-да, жа-а-ль… Впрочем, у меня все равно бы не хватило средств, чтобы ее купить.

Чаша лежала в глубине сумки, мягко поблескивая золотым боком. Загадочно мерцали крупные красные и синие камни. По ободку тянулась славянская вязь.

– «Во здравие княжье и во славу Божью», – прочла Соня, беря чашу в руки. – Действительно тяжелая. Может быть, из нее пил сам Дмитрий Донской?

Чаша пошла по рукам. В конце концов снова оказалась у антиквара, и Соломон Борисович положил ее на колени, как любимую кошку.

– Ах ты, моя красавица… Не волнуйтесь, отдам, отдам. Но как же вы собираетесь, так сказать, восстановить статус-кво?

– Таня сказала, – медленно и тихо, чтобы не разбудить спящую девушку, начал Тенгиз, – что хочет вернуть ее на место, в стену монастыря.

– По-моему, с ее стороны это был экспромт, – заметил Пашка. – Ей просто надо было как-то заткнуть рот Модзалевскому.

– И ей удалось, – подтвердила бабушка. – Но мысль, по-моему, очень здравая.

– Как же теперь клад вернешь? – пожал плечами Батон, сосредоточенно уминающий длиннющую чурчхелу. – Мы были в монастыре, смотрели ту стену. В том месте, где осыпалось, заграждение поставили, никак не подберешься. Если только с другой стороны… Но там тоже стена. Высоко, и у всего парка на виду.

Нино Вахтанговна посмотрела на внука. Тенгиз чуть заметно улыбнулся:

– Посмотрим.

– Древности ведь надо не просто вернуть, но еще сделать так, чтобы их сразу же нашли! – заволновалась Натэла. – Тенго, слышишь? А то еще найдет какой-нибудь бомж или еще кто…

– Не беспокойся. Я подумаю.

– Вот только одного не пойму… – с набитым ртом заговорил Батон. – Зачем он мечи деду в огород зарыл? И бросил там?

Наступила тишина. Затем Игорь Петрович сказал:

– Наверное, этого мы теперь уже никогда не узнаем.

– В принципе, можно прижать Модзалевского, – пожал плечами Пашка. – Просто так, истины ради. Он сейчас несколько… м-м… деморализован, так что может и рассказать.

– Пошел он к черту! – выругалась Полундра. – Не тронь – не завоняет. Главное, что чаша – наша, и мечи тоже. Дайте мне уже пожрать, я с утра ничего не ела, чтоб лишнего веса не набрать и трюк на мотоцикле не сорвать. Серега наверняка тоже голодный. Атаман, налетай!

Молодежь дружно накинулась на еду.

Маленькая эстрада ресторана осветилась голубым светом, музыканты заиграли «Вальс-бостон». Генерал пригласил танцевать Нинико Вахтанговну, Пашка – Соню. Соломон Борисович грустно положил золотую чашу обратно в сумку и решительно закрыл «молнию». Когда раскрасневшаяся от вальса Соня вернулась на место, антиквар поднялся.