Меч Руса. Волхв

Велегаста сразу поразило, как мгновенно выражение пристальной холодности этого человека сменилось бесшабашным весельем, в искренности которого никак нельзя было усомниться. Так управлять своими чувствами мог только человек, знакомый с наукой волхвов. Однако он не чувствовал к нему той безотчетной духовной тяги, которую ощущают друг к другу все служители Светлых Богов. То ли волховское искусство седовласого было слишком слабым, то ли оно было повернуто к темным силам и не давало духовного света, но чувство тревоги заставило Велегаста насторожиться.

– Здрав будь, боярин! – Орша ударил своей правой ладонью по протянутой ладони седовласого. – Вот привел тебе волхва знатного, князя желает видеть, говорит, что…

Но Велегаст не дал договорить сотнику, опасаясь, как бы тот не сболтнул чего лишнего, и, сделав шаг вперед, продолжил его речь по своему усмотрению:

– Что послали меня Светлые Боги к самому князю Мстиславу Владимировичу, и дело у меня крайне важное и неотложное.

– Так-таки прямо к самому князю? – насмешливо переспросил боярин.

– Доподлинно, только к князю, – начиная сердиться, спокойно ответил волхв.

Боярин хитро прищурил глаз и скрестил на груди руки, словно желая всем своим видом сказать, что здесь, в детинце, все зависит только от него одного, а не от прихоти какого-то волхва.

– Ты уж, Лют Гориславич, доведи его до князя Мстислава, сделай милость, – вмешался Орша, чувствуя непонятную ему странную неприязнь волхва и боярина. – Друг он мне, так что ты уж посмотри, чтоб его там, у князя, не обидели. Ну, а мой меч всегда тебе пригодится.

– Знаем, знаем твой меч! – снова рассмеялся боярин. – Будь спокоен за своего друга. Твой друг – это мой друг, а для моего друга здесь все открыто.

Боярин договорил свои слова, улыбаясь широкой добродушной улыбкой, но глаза его сквозь щелочки смеха пристально и тревожно обшаривали Велегаста, пытаясь пролезть в его душу. Это мудрец чувствовал всей свой кожей, определив теперь точно, что боярин хорошо знаком с волховским искусством, но душа его или далека от Светлых Сил, или бродит в неверном Сумраке, на границе Света и Тьмы.

– Отдаю тебя под покровительство первого боярина, – долетели до Велегаста слова Орши. – Он тебя до князя доведет скорее меня.

Сотник обнял друга за плечи и хотел было поцеловать его, но глаза его вдруг наткнулись на сердитые, почти гневные глаза волхва. Белый и темный глаз буравили воина, словно пытались вбить в его простодушное сердце потерянную драгоценную мысль. Он отшатнулся и смущенно шагнул в сторону, а волхв и его верный отрок пошли за боярином к княжеским палатам. Орша остался стоять и смотреть им вслед, мучительно соображая, что же он сделал не так.

Хазары совсем ушли от русской заставы в свою дымящуюся от пыли степь, и ничто больше не напоминало о том, что совсем недавно здесь шел жестокий бой и умирали люди. Только запах горелой травы, смешанный с тягучим запахом пролитой крови, все еще разливался в вечернем воздухе, отгоняя от страшного места привычные ароматы степных трав. Воевода вскоре пришел в себя и сердито махнул своим «сынкам» убираться с глаз долой. Двор заставы опустел, и батько, покряхтев и повздыхав над юной колдуньей, которую только что отпоили от последствий ее страшной ворожбы, сам не удержался и тяпнул ковшик-другой медовухи. Но лиха беда начало, и вскоре весь бочонок, предоставленный воеводе для лечения девушки, переместился в богатырское тело батьки.

– Вот так-то оно лучше будет, – прогудел он удовлетворенно, нежно похлопывая бочонок по крутым деревянным бокам, звонко откликавшимся на шлепки здоровенной ладони.

Тем временем два старых воя, давние его товарищи, взялись лечить древними мудреными травяными взварами раненых, чуть живого Ворона, которого вынесли во двор, чтобы «вдохнул солнышка» и «от матушки-земли силу принял», а также юную колдунью. Часа через полтора степному витязю стало малость получше, и он стал спрашивать про своего слугу, «такого чернявого с лошадьми, который вперед меня проскакал», но никто больше не видел этого человека, и никто ничего не мог ему ответить.

«В порубежной крепости, наверное, остался, – подумал Ворон. – А к утру явится».

Но едва он успел провернуть эту мысль в своем еще не до конца окрепшем сознании, как где-то совсем рядом, в степи, за частоколом заставы, загикали молодецкие голоса, дробно застучали по сухой земле подкованные копыта, тяжело забряцало ратное железо. Воевода пошел глянуть, что за шум, и вот уже в распахнутые ворота заставы входила полусотня конных дружинников. Впереди скакал широкоплечий воин в остроконечном шлеме с наносником. Он резко остановил коня прямо перед воеводой и, ловко соскочив на землю, бросился обнимать воеводу.

– Здравствуй, батько! – разжимая свои объятья, проговорил воин.

– Здоров будь и ты, Стрет ^[47], – расплываясь в счастливой улыбке, отвечал воевода. – Какими ветрами сюда занесло?

– Какими, какими, ясное дело – хазарскими, – улыбаясь в длинные вислые усы, отшучивался Стрет. – Вот послали из крепости узнать, что у вас тут да как, да не нужна ли вам еще помощь какая.