Меч Шеола (СИ)

-Чужую задницу подставила вместо своей, так и открутилась. Пусть мавка при ее красе его таскает, а я и так проживу. — Не скрывая злорадства, отозвалась берегиня, и расхохоталась. — С этого места мы все одинаковые, на одно лицо, можно сказать, а спереди ему некогда было нас разглядывать. Даже вспотел, как старался. Правда, она со мной с той поры здороваться перестала, а мне то что до этого? Хвост уже при деле. Или при теле? До сих пор не решу. С другой стороны, как не решай, как не верти, а уже не отвернешь.

Воспоминание о давней проделке утешило кикимору и вернуло ей хорошее расположение духа. Она развеселилась, на время забыв обо всех огорчениях.

— Эх, не видели вы меня в ту пору. — Тараторила она. — И как бы вы меня увидели, когда вас еще и в пометухах не было. Ох и верткая же я была.

С головй влезла в воспоминания, не переслушать. Но ее слова. Не задевая Радогора, пролетали мимо. Стиснув зубы, шел на негнущихся ногах, изредка ловя взглядом врана. Влада пристроилась рядом и шла, с тревогой заглядывая в его лицо. Глаза ввалились и утонули в черных полукружьях, нос заострился, щеки впали и пожелтели, а губы посинели и местами покрылись кровоточащими трещинками. Со страхом ждала она, когда Радогор начнет падать, чтобы успеть нырнуть под его руку, хотя и не верила, что сумеет удержать его на ногах.

— Пожуй корешок, Радо. — Робко попросила она, глядя умоляющими глазами. — легче идти будет. Я вон, как бегу.

Радогор отрицательно замотал головй.

— Так надо, Ладушка. — Тихо, словно боясь, что кто — то кроме нее услышит его слова, ответил Радогор. — Пусть увидит меня таким, если посмотрит в нашу сторону. Опасаться меньше будет. Подумает, что я всю силу уже истратил на него.

Шли, не останавливаясь. Иногда проваливались в воду по пояс. Это Радогор. А Лада ныряла по горло. Барахталась в гнилой воде, страдала от отвращения, но не кричала. И тогда, не слушая ее возражений, Радогор выносил ее на руках. Ели и то не останавливаясь, на ходу, не обращая внимания на, покрытые грязью руки, и мясо, заметно отдающее душком.

Наступила ночь и на воде опять заиграла лунная дорожка, веселя душу зыбкой надеждой. Идти стало легче. Хоть и не по суху, как обещала берегиня, но и не по пояс в воде. Не глубже колен княжны.

Теперь уж Радогор все чаще начал поглядывать на княжну. И всякий раз в его глазах читалось беспокойство и тревога.

— Притомилась, Ладушка? Давай понесу. — Не выдержав, сказал он. — Сапоги размокли, опять ноги в кровь собьешь.

Влада отчаянно замотала головой.

— Я сама, Радо. Не сердись. — И виновато улыбнулась. — как же я дальше пойду за тобой, если на второй день на руки полезу к тебе?

За целый день не присели не разу. Порой не шли, брели, с трудом выдирая ноги из трясины. Хлеб промок и превратился в противно, дурно пахнущее тиной и гнилью, тесто. И Радогор все чаще заставлял ладу и берегиню свои корешки. Но и их запас у него заканчивался. Лада безропотно разгрызала сухой и твердый, как дерево, корешок, заставляя с трудом проталкивать себя его в горло.

Даже кикимора бежала уже не так резво. Часто останавливалась, оглядывалась по сторонам, пытаясь нащупать знакомую дорогу и растерянно поворачивалась к Радогору. И бежала дальше, встретив его равнодушный взгляд, с которым он отвечал ей.

— Прямо, тетушка, держи. Все время прямо, и ни куда не сворачивай.

Но и ее терпению пришел конец.

— Куда же еще прямее? — Возмутилась она, в очередной раз услышав надоевшие слова. — Прямей уж не куда. Глаза он нам отводит, Упырь мохнатый. Гоняет по болоту туда — сюда, а мы бегаем, бегаем, вылупив глаза, как будто другой работы нет.

Радогор усмехнулся.

— У тебя корова не доена, тетушка? Или куры не кормлены? — Спросил он, тщетно пытаясь пристроиться к враньему глазу.

— Шутки шутишь над старой женщиной? — Озлилась берегиня. — В игрушки играешь? Не наигрался еще? Хворым прикидываешься, надеешься его на голой заднице объехать? А он тебя за нос и вокруг болота водит вместе с твоей хитростью.

Радогор и сам понимал, что права кикимора. Водит их Упырь по кругу. И если не остановятся, чтобы сделать хоть короткую передышку, так и останутся навсегда в этом царстве черной дрягвы.

— И как я тебя, спрашиваю, добрый молодец, — Радогору казалось, что с языка берегини катится яд, — мы дальше пойдем, когда твои припасы даже мои лягушки в рот не возьмут? Я то ладно, привычная. На меня не берут, не меняют. А княжна? Ты подумал, на что она будет годна, когда из болота выберемся?